«В мире, где всё меняется, некоторые вещи остаются неизменными.
Помни об этом, что бы ни случилось.
Ты должна спасти их любой ценой».
В мире, где всё меняется… В мире, где всё меняется… Мама… Некоторые вещи остаются неизменными.
Мою голову вдруг пронзает такая сильная боль, что я падаю на колени, хватаясь за виски. Что-то внутри меня надламывается, словно рушится невидимый барьер.
Я лежу в этой самой комнате, на этой самой кровати, и мою душу разрывает боль утраты. Диего… застрелен сукой-Лейлой, когда пытался оттащить Эстеллу от едва стоящего на ногах Рурка, сразу после того, как мы его нашли… Эстелла тоже пала от её руки буквально секундой позже… Радж погиб ещё раньше в схватке с Наблюдателями, и теперь, переместившись во времени, я даже не знаю, где его тело… Едва придя в себя, Рурк спровоцировал Крэйга на нападение и с чистой совестью пристрелил его… На лице Зары тогда не дрогнул ни один мускул, а наутро она исчезла из отеля… Куинн давно утонула при попытке выбраться из шахт, я не смогла ничего сделать, чтобы спасти её, вытащила на берег только её труп… Шон и Джейк пытались плыть за подмогой на дрянной моторной лодке, но страшное морское чудовище напало на них, и теперь их тоже нет… Мишель наблюдала за их гибелью с совершенно сухими глазами, а потом, вернувшись в отель, поднялась на крышу и шагнула вниз… Алистер ушёл за своим блядским папашей, пытался забрать с собой Грейс, но им не удалось взять её живой…
Я одна. Совершенно одна.
Умираю на бывшей кровати Диего от кровопотери. Наверное, нож Лейлы, вонзившийся в мою ногу часом ранее, задел какие-то жизненно важные артерии или что там может быть. Я бы спросила Мишель, но она мертва, как и все остальные. Я с трудом переворачиваюсь на бок, глядя на кровавую дорожку, которую сама же и оставила, когда ползла сюда. Крови очень много, я покрыта ей с головы до ног, но далеко не вся принадлежит мне – выдернув клинок из своего бедра, я ухитрилась вонзить его в шею Лейлы, отомстив за Диего и Эстеллу… Но какой в этом смысл, если я всё равно умираю?
Мне не удалось спастись. Не удалось предотвратить гибель ни одного из тех людей, с которыми я прилетела в этот ад. Всё закончится очень скоро… Я прикрываю глаза, опухшие от слёз, и в нетерпении ожидаю своего конца.
Внезапно я чувствую чьё-то присутствие. Кто-то садится на кровать рядом со мной, чьи-то руки осторожно убирают с моего лица слипшиеся от пота и крови волосы, мягко касаются щеки. Я с трудом разлепляю веки. У женщины, которую я вижу, такие же тёмные волосы, как у меня, только чуть тронуты ранней сединой. Вокруг её глаз – один в один такого же цвета, как мои – тонкая сеть морщин.
– Мама? – неуверенно шепчу я. Как здесь могла оказаться моя мама?.. Ещё сутки назад я пыталась представить её лицо или хотя бы вспомнить имя, но ничего не вышло, а теперь она здесь, на Ла-Уэрте… И если я умираю, а она пришла, возможно, что-то случилось дома, и теперь её тоже больше нет.
– Не получилось, – бормочет она. – Марикета, у нас снова не получилось.
– Не получилось что? – я с трудом шевелю обескровленными губами.
– В мире, где всё меняется, некоторые вещи остаются неизменными, – она говорит какую-то бессмыслицу, стирая с моих щёк слёзы, а потом я делаю вдох и больше не могу выдохнуть.
Перед моими глазами вспыхивает мешанина цветов, и всё исчезает в этой ослепительной вспышке.
Я судорожно глотаю воздух, который проникает в заледеневшую грудную клетку рваными горячими толчками. Мои лёгкие словно наполнены холодной водой, и я чувствую себя так, словно только что действительно умерла. Я по-прежнему ничего не вижу, кроме миллиарда вспышек перед глазами, только слышу голоса близких, окутывающие меня, словно чересчур тёплое одеяло, которое мне не терпится с себя скинуть.
– Блядь, она опять светится! – орёт Зара.
Кто светится? Она ведь не обо мне?
– Марикета, – я чувствую знакомые горячие ладони Джейка на своих плечах, – пожалуйста, приди в себя.
– Маккензи, отойди, она тебя сейчас жахнет! – рявкает Эстелла.
– Тихо, Валькирия, – одёргивает её Майк, – никто никого не жахнет, это ж Марикета, она Дедулю не тронет…
И именно эта странная уверенность Майка вкупе с тем, что он впервые на моей памяти никак не переиначил моё имя, вдруг становится для меня путеводной звездой. Я разрываюсь от боли, разрываюсь от осознания, что все мои воспоминания о доме были ложью, что всё это – лишь игра моего сознания, но я не могу позволить своей ярости причинить кому бы то ни было боль. Нет, это… Это буду не я.
Зрение проясняется постепенно, словно невидимая сила, льющаяся из моего тела, с пульсирующими равномерными толчками затягивается обратно в мои вены. Когда я, наконец, могу увидеть ошарашенные лица моих близких, мне стоит огромных усилий не разрыдаться в объятиях Джейка.
– Что случилось?
– Это ты мне скажи, – бормочет Джейк.
– Ты лежала на полу и светилась, – добавляет Радж.
– Как ты себя чувствуешь? – озабоченно спрашивает Мишель.
– Что значит «светилась»? – я с трудом поднимаюсь на ноги, опираясь на Джейка.
– Ну, – Куинн подходит ближе, внимательно заглядывая мне в глаза, – у тебя радужка позеленела, а вокруг всего тела как будто были искры. Со мной было так же, когда Сердце брало надо мной верх?
– Не совсем, – задумчиво произносит Зара, – тут что-то другое.
– Не хочу вас отвлекать, ребята, – говорит Шон, – но у нас тут, типа, есть, чем заняться. Прости, Марикета, – он разводит руками, – я понимаю, что всё это должно ужасно тебя пугать, но ведь это не задача первостепенной важности?
– Слушай, Кэп, – угрожающе шипит Джейк, – ты что, сейчас сказал, что состояние моей жены – не первостепенно?
– Арагорн, не надо, – я накрываю его ладонь своей, – всё… Нормально. Это действительно ждёт.
У меня есть ощущение, что, когда мы доберёмся до крыши «Небожителя», всё это и вовсе потеряет смысл.
– Тогда вперёд, – ворчливо откликается Зара, – чего мы, нахрен, ждём?
Высыпав в коридор, мы с ребятами очень быстро обнаруживаем, что лифт, конечно, не работает, а лестница, по которой мы пытаемся подняться, обрывается спустя пару этажей.
– Нужно попробовать через другое крыло, – разводит руками Шон. – Придётся спуститься в атриум… Не сомневаюсь, что там полно людей Лундгрена.
– Есть ли у нас другой выход? – пространно замечает Алистер.
Когда мы снова проходим по коридору, в котором был номер Диего, к нам присоединяются взобравшиеся по верёвке воины ваанти. Значит, с патрульными Арахнидами покончено. Спустившись все вместе в атриум, мы обнаруживаем баррикаду, перекрывающую путь к другим крыльям отеля, и, разумеется, не меньше двух дюжин солдат, направляющих на нас винтовки.
– Не стрелять, – властно произносит Лундгрен, выходя из-за баррикады. – Гляньте-ка, кто решил присоединиться к нашей вечеринке.
– Лундгрен, – сквозь зубы бормочет Майк, – сучий потрох. Ты ведь понимаешь, что твои цепные псы так же заперты здесь, как все мы?
– И что с того, мышонок? Или ты сам не отдаёшь себе отчёта, что власть здесь в моих руках?
– Не в твоих, – ядовито поправляет его Джейк, – ты на побегушках у Рурка, забыл?
– Это ненадолго, – с гадкой ухмылкой произносит Лундгрен. – Скоро я убью его… Но начну с вас.
И он возводит дуло громоздкого гранатомёта в направлении Майка. Прежде, чем я делаю вдох, Лундгрен нажимает на курок. Между двумя ударами сердца я вижу, как заряд вылетает из дула, а потом…
А потом это опять происходит.
Я чувствую мощь, наполняющую каждую клеточку моего тела, чувствую ярость, от которой покалывает ладони. Я ни за что не позволю Майклу Дарвину снова погибнуть на глазах Джейка. Не теперь, когда он наконец-то приблизился к тому, чтобы обрести душевный покой. И не от руки ублюдка Лундгрена.