Елена Евдокименок
Вечное наказание
Рассказ
П., который придумал такой замечательный конец, еще, когда не было этой истории. Ты - лучший!
Темнота. Страшный, оглушительный хохот, словно ураган, обрушивается на лес, сметая все на своем пути. Пляшущие тени в свете костра чудовищно растут, странно искривляются и меняются. Огонь пышет жаром, и искры алыми вспышками взлетают, точно ночные бабочки, и падают на землю.
Я подхожу все ближе, ближе, ближе. Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром. К нему.
Видение мрака. Только не хватает страшных темных лохмотьев крыльев за спиной.
Он еще пытается отползти, связанный путами моих чар. Лицо его обычно немыслимо прекрасное застыло в судороге ужаса.
Я смеюсь... закинув голову назад.
Такой глупыш! От меня не спастись! От меня не уйти!
И улыбаюсь ему. Нежно. Дарю легкий, невесомый, сладкий поцелуй.
Шепот:
- Не бойся.
Во мне плещет тьма.
- Во славу твою! - восклицаю я, обращаясь отнюдь не к парню.
Я начинаю обряд.
Я танцую нагая в бесстыдных ласках лунного света, и с моими черными косами играет ветер.
Костер бросает блики на мое лицо, раскрашивая его в немыслимые тона: золотой, белый, малиновато-красный, черный...
Легки, плавны мои движенья. Танец ночи владеет моей душой. Я отдаюсь мраку, во власть его и души наши сливаются в немыслимом коктейле. Мое сердце истекает мглою. Ночь пьянит как шампанское.
Я скольжу по темной, бархатистой от росы траве, я вскидываю руки, я падаю на колени и поднимаюсь... Словно уворачиваюсь от кого-то невидимого и в то же время следую за ним.
И, наконец, падаю ниц в последний раз и замираю, опустив голову, и молюсь всемилостивейшему покровителю ведьм:
-Взываю к тебе, Ангел ночи! Да разверзнуться над нами бездны Ада, да снизойдешь ты ко мне, Наичернейший, да осветится мое колдовство даром твоим и сердцем твоим,- и лезвием по запястью.
Пальчики пламени, его лоскутки жадно набрасываются на подношение, впитывают, вгрызаются, испивают мою кровь, что шипит и чернеет, сворачиваясь на углях.
И жажда магии разрывает меня гранатой.
Жажда зла...
Хочу играть, хочу смеяться над ничтожными людишками, хочу вырывать души из тела и бросать моему господину! Да!
Хочу насылать неизлечимые проклятья, хочу привораживать и игнорировать, хочу сеять смуту и разруху, творить анархию! Да!
Хочу его любви...
- Да,- выдыхаю я тихо. Вытянувшись струной, я заклинаю, смотря в глаза того, кто украл мою душу.
В его испуганные, серо-серебристые глаза.
Я вся - заклинание, я вся - слова, я вся - этот миг, я вся - лишь голос, летящий над лесом. Сиплый и завораживающий, сильный. Он парит, словно птица над облаками, и в нем смешиваются, переплетаются слепая сила и дикая, убивающая, несдерживаемая тоска.
- Черной страстью заклинаю,
Диким ужасом пронзаю.
Пусть воткнется, как игла!
Не уйдешь ты никогда!
Опалит тебя огнем.
Мутным дурностным тем сном
И затянет, как болото
Безысходная свобода.
Заклинаю тенью сна
Заклинаю эхом дна
Заклинаю навсегда!
Навсегда, навсегда!
Не уйдешь ты никогда...
Не уйдешь ты никогда...
Тишина... Полная и нескончаемая. Как после апокалипсиса.
Открываю глаза. Ветерок легонько доносит до меня запах цветущей яблони - шелковистый и нежный.
Странно.
Смотрю на черные угли, подернувшиеся дымкой алого.
Еще страннее.
Подействовал ли мой ритуал?
На месте разберемся!
Все равно я ему отомщу, как и не мечталось.
Вытаскиваю нож и подхожу к Косте, лежащему без сознания.
Шесть часов утра. Только шесть часов утра! И какой придурок может звонить в такую рань?!
Резкий, дребезжащий перелив воплей домофона был способен разбудить даже сатану. И он разбудил его во мне!
Я встала и прямо в полупрозрачной ночнушке до бедра побежала к домофону, пламенея внутри от ярости.
Бабушка еще спала, поэтому следовало торопиться.
Моя бабушка, кстати, тоже ведьма. И мне до нее, ох, как далеко, а я ведь не из слабачек, одна из самых сильных в Питере.
- Кто?! – рявкнула я в трубку, припоминая заклятья мгновенной смерти, и много еще других не менее страшных и прекрасных, чарующих заклятий. Вроде заклятия мучительной пытки сердца, бешеной ярости, когда человек бросается убивать всех подряд, и дьявольской шизофрении. Почему дьявольской – сам дьявол правит рукой жертвы, жертва становиться маньяком, покорным воле заколдовавшего. И еще много-много других. Как же я люблю такие заклятья!
Ведьм лучше не будить усвойте раз и навсегда.
- Костя,- его голос - хриплый баритон завладел моей душой мгновенно, и все черные чары сгинули во мгле моей памяти.
Но ты думаешь, я так легко прощу тебе твой отказ, сволочь моя прелестная?
И не мечтай!
- Адочка, впусти меня, солнышко! – просит Костя с такой любовью и нежностью, что я неосознанно, автоматически нажимаю на кнопку.
Вот, идиотка!
Открываю дверь, а то он же весь звонок сломает!
Костя протягивает мне букет бордовых роз.
Как кровь – хлещущая струей из артерии. Толстый фонтан крови.
Обожаю!
Я принимаю букет и строго говорю голосом хладным, как звезды в промозглой ночи:
-Не смей называть меня солнышком,- с каждым словом наступаю на него. Ты у меня попляшешь, милый! Месть ведьмы, будет долго рвать тебе сердце, ведь забыть ты не сможешь меня.
Лицо мое спокойно и немо. Лишь дымка бешенства пляшет в глазах, и презрительная улыбка превосходства кривит губы.
- Ты мне никто! – заявляю я и бью его букетом по лицу. Кровь медленно течет из царапин. Букет падает на пол, проноситься багровой вспышкой, и цветы лежат на сером, грязном полу, как мертвые, словно смятые безжалостной рукой.
Костя прижимает руку к щеке, а в глазах его клубится боль, только боль безграничная и неописуемая, и она все растет и растет с каждым яростным словом и жгучим взглядом.
Во мне воспылала гордость – я ведь еще почти колдовать не начала, а ему так плохо!
Я - молодец!
- Я…- начинает он,- я отказал Ире.
Ира - его невеста, и у них была сумасшедшая любовь. Как здорово я чары наложила. Я готова плясать на месте от радости (из-за удавшегося колдовства, а не этого несчастного! Даже если он не несчастный, то ему суждено им стать, я же принялась за дело!) Да и Ире жизнь развалить жуть, как приятно!
Хотя возможно вдоволь поиграв с ним, я прощу его. И он будет валяться под моими ногами, смиренно принимая пинки и побои, и скуля от радости, что я все же люблю его, несмотря на его ничтожное не магическое человеческое происхождение.
- Умница,- усмехаюсь я,- а теперь проваливай,- и захлопываю перед ним дверь.
Скрывшись за занавеской, я смотрю, как понурившийся, печальный Костик выходит из подъезда и бросает букет прямо на весеннюю траву.
Потом он оборачивается, и лицо его сияет, как миллионы солнц, как все звезды собранные в одной точке.
И кричит:
- … Ада, прости меня! Я всегда буду любить тебя, хоть мне нет прощенья!
Я слышу это, благодаря маленькому заклинанию, которое успеваю пробормотать, хоть и начальная часть речи не достигает моих ушей.