Когда они вернулись с Запада, Марти не так уж хотелосьв церковь, ведь в ней больше нет пастора Джо. Она знала,что будет скучать по зятю не только как по члену семьи, но икак по человеку, который стоит на кафедре. Однако привыкнуть к перемене оказалось не так сложно, как она боялась.
Она легко узнала, полюбила и научилась уважать молодогосвященника, который теперь вел за собой паству.
Его звали пастор Браун, но люди в основном называли егопастор Джон. В детстве над ним часто подшучивали. «Эй,Джон Браун! – окликали его дети. – Твое тело еще не сгнило?» И затем начинали распевать песню «Тело Джона Брауна»1 . Джон ненавидел эти дразнилки. Он пытался заставитьродных называть его Джеком. Возможно, тогда дети не слышали бы в его имени каламбура. Но у него ничего не вышло.
Родные вечно забывали, что он предпочитает имя Джек, аесли и вспоминали об этом, дети все равно продолжали егодразнить. Джон решил, что он должен смеяться вместе с ними.
Сначала это было сложно, но зато у него появилось восхитительное чувство юмора. Сам Джон Браун никогда ни над кемне смеялся. Он считал, что чувство юмора нужно не для этого.
Оно дано людям для того, чтобы смеяться вместе, а не надкем-то. В общении с людьми пастор Браун проявлял удивительную чуткость. Старожилы поражались тому, как частоон оказывался правым в сложной ситуации. Даже дети, приходившие в церковь, относились к нему с почтением. Никтоне мог обвинить его в том, что он кого-то обидел. Кларк, чинивший упряжь, удивленно поднял голову, заметив, что к немуприближается пастор Джон.
– Здравствуйте! – воскликнул он. – Я сейчас вернусь.
Только повешу упряжь на крючок, а потом мы сходим и посмотрим, чем женщины угостят холостяка священника.
Пастор Джон улыбнулся.
– Я уже был в доме и поздоровался с женщинами. Онипригласили меня на обед, так что я вас опередил. На кухнеочень вкусно пахнет.
– Ну что ж, давайте посидим там, – предложил Кларк.
– Нет-нет. Продолжайте чинить упряжь. Я сяду здесь настул, буду смотреть на вас и говорить. То, что мне нужно сказать, можно сказать и здесь.
Кларк понял, что молодой человек хочет побеседовать сним наедине, и продолжал работать, чтобы священник собрался с духом и нашел нужные слова.
– Зима такая долгая и суровая, – заговорил он. – Скорейбы она закончилась!
– Точно, – согласился Кларк. – Думаю, что все животные, которые зимуют с нами, дикие и домашние, тоже эточувствуют.
– Да, им тоже этого хочется.
– Кстати, о животных. Вы на лошади?
– Да. По такому снегу тяжело ходить.
– Тогда лучше отвести ее в стойло.
– На солнце не холодно, а я не собираюсь здесь задерживаться.
– Ну, поесть ей не помешает, – ответил Кларк. – Нампотребуется время, чтобы прикончить все то, что наготовилиженщины.
Джон Браун рассмеялся.
– Так поспешите же, – предложил Кларк. – Приведителошадь и поставьте ее в стойло. А я сена подброшу. – Онсхватил костыль и сделал то, что собирался.
Пастор привел лошадь и отвязал седло:
– Не могу видеть, как она ест с седлом на спине, – признался он. – Вряд ли бы мне понравилось есть, держа на плечах дневные заботы.
Кларк засмеялся, услышав такое сравнение.
– И мне бы не понравилось, – согласился он.
Они позаботились о лошади, и Кларк снова занялся упряжью. Пастор придвинул к нему стул, чтобы они могли разговаривать, пока Кларк работает. Они затронули много тем:
обсудили зиму, городские новости, церковь и новых соседей.
Но Кларк был уверен, что молодой священник пришел поговорить не об этом.
– Я слышал, люди говорили, что вы умеете решать сложные вопросы, – наконец сказал пастор.
Кларк даже не поднял голову:
– Вот уж не знаю. Опыта у меня немного. Мне бы хоть сосвоими трудностями справиться.
Пастор наклонился и взял длинную соломинку, а потом сталломать ее на мелкие части.
– Вы столкнулись с какой-то головоломкой? – спросилКларк.
– Точно. Я никогда о таком не слышал и не знаю, какпоступить. Я три дня молился, чтобы мне послали ответ, ичто-то подсказало мне приехать сюда и поговорить с вами.
Кларк продолжал работать над куском кожи:
– Не уверен, что смогу вам помочь, но если вы хотите поделиться, я готов вас выслушать. А потом мы вместе пораскинем мозгами.