– Это кто? – шепотом спросил Лопухин у стоявшего рядом навытяжку танкиста.
– Ты что, Болдина не знаешь? – тихонько ответил тот.
– Так это он?
– Нет! Архиерей!
– Хорошо, – сказал Болдин. – Вольно.
Он обернулся. Вместе с ним шло человек пятьдесят. Вещмешки, винтовки. Были раненые.
– Мы долго шли, вся техника встала, вот как у тебя… Где горючего нет, где бомбардировщики постарались. Так что принимай гостей, лейтенант. Отдохнем, заодно и подумаем, как дальше жить. Кто это с тобой?
Болдин кивнул в сторону Лопухина, который поправил ремень и шагнул вперед.
– Товарищ генерал-лейтенант…
Генерал махнул рукой, и слова застряли у Ивана в горле.
– Военкор?
– Так точно… А разве так видно?
«Господи, что я несу?» – пронеслось в голове у Лопухина.
– Видно, видно. Штатского в форме за версту видать, – ответил Болдин, утирая лоб. У генерала был очень внимательный взгляд, крупный прямой нос и суровые морщины на лбу. Даже после длинного и тяжелого пути Болдин был подтянут, китель сидел безукоризненно. Автомат на плече не болтался, а висел словно влитой. Перед таким человеком Иван чувствовал себя конченым разгильдяем. В целом генерал располагал к себе. Такому человеку хотелось верить. Просто, безо всяких оснований. От Болдина веяло надежностью. – Что видели, товарищи военкоры?
– По дороге на Слоним масса брошенной и уничтоженной техники. Много убитых. Разгромлена колонна техники и несколько машин с ранеными. Все убиты. Предположительно, десант. Один раненый сообщил, что на Слоним идти нельзя. Предположительно, город захвачен. Возможно, десантом…
Генерал страдальчески поднял брови и пробормотал:
– Десант, десант… Предположительно… Что за болезнь такая? Повсюду я только и слышу о десанте.
– Но… Откуда у нас в тылу немцы?
– А обхода с флангов вы не допускаете? – вопросом на вопрос ответил Болдин.
– Но как же?.. – Лопухин совершенно растерялся.
– Мы в кольце. И совершенно невозможно питать иллюзии на этот счет. В кольце. И нам придется из него вырываться. Понимаете?
– Так точно.
– И поскольку вы все-таки в звании политрука, то на вас я возложу обязанность донести до бойцов эту нехитрую истину. Мы в окружении. И вести себя будем соответственно нашему непростому положению. Все поняли?
– Так точно.
– Хорошо. – Болдин обратился к майору, стоявшему за его спиной: – Устроим привал, Владимир Филиппович. У танков. Какое-никакое, а прикрытие…
Бойцы расположились позади танков. Кто-то просто упал в траву. Кто-то принялся рыть окопы. Майор, тот самый, к которому обратился Болдин, их остановил.
– Не нужно. Мы тут долго не задержимся…
Генерал подозвал Лопухина.
– Вот посмотрите, товарищ военкор. – Болдин разложил карту. – Ваша часть была тут?
– Так точно! – Лопухин старался держать плечи развернутыми, лицо каменным.
– Да вы не волнуйтесь так, политрук… Мы с вами не на параде. Мы с вами в сложной тактической ситуации. А потому излишняя приверженность формальностям нам сейчас ни к чему. Только мешает. Меня зовут Иван Васильевич. Я вам разрешаю так ко мне обращаться. Вот Владимир Филиппович Верховцев, мой заместитель сейчас. А вас как по имени-отчеству?
– Иван Николаевич, – Лопухин чуть сдулся.
– Ну вот, видите, мы даже тезки. Так что давайте без излишнего официоза.
– Так точно, понял.
– Ладно… – Болдин снова показал на карту: – Ваша часть тут была?
– Да.
– То есть к северо-востоку от Слонима. А вышли вы где-то в этом районе? – Он очертил на карте круг.
– Думаю, да, – Иван сморщился. – Дело в том, что, стыдно признаться, с картой я напортачил. Колобок… Гхм… То есть младший политрук Колобков, товарищ мой, он за рулем был, а я вроде проводника… Ну и загнал нас к черту на кулички. Точно могу сказать, что колонна уничтоженная была на самом краю лесного массива. Крупного, насколько я могу судить.
– Ваше счастье, что вы на Слоним не вышли, – Болдин усмехнулся. – Ухитрились же выкрутиться. Проскочили. Значит, можно… Вот посмотрите, а мы отсюда идем. И уже давно.
– Там, под танком, капитан прятался. Контуженный. Он сказал, что на Слоним идти не надо. И вообще… – Иван вспомнил странные разговоры умирающего капитана.
– Что вообще? – Болдин посмотрел в глаза Лопухину. – Договаривайте.
– Да бредил, наверное, капитан, контузия, и крови потерял достаточно. Говорил, что одного из немцев он в упор бил. И вроде как тот не умер. И еще повторял, мол, звери, звери. Но это, наверное, по жестокости. Они же раненых добивали. Так только звери могли бы…
– Вот уж нет. Зверей вы, Иван Николаевич, зря не ругайте. Зверь почем зря кровь лить не станет. Так, значит, ваш капитан бредил?
– Ну, мне так показалось. Иначе чем же еще объяснить?
– А больше вы ничего странного не видели по дороге?
– Видели… – Иван глянул на карту. – Я думаю, что…
– Немцы!!! – закричал кто-то.
– Позже договорим, Иван Николаевич, – Болдин подхватился, одним движением свернул карту и дернул автомат. – К оружию, бойцы!
Красноармейцы залегли. Кто-то занял выкопанные танкистами окопы, кто-то вжался в траву. Повсюду, словно прочищая горло, защелкали затворы. Миг, и высотка ощетинилась, ощерилась оружием.
Внизу из-за леса медленно выползала колонна. Впереди, бодро стрекоча, подпрыгивали мотоциклы с пулеметами, а позади, тяжело ворочаясь, выдвигалась техника потяжелее. Танки.
– А еще дальше бронемашины с пехотой… – прошептал лежащий слева красноармеец. На нем была обтрепанная, будто бы обгоревшая гимнастерка. Иван заметил зеленые петлицы. Пограничник, неведомо как прибившийся к группе Болдина.
– Дима, – Лопухин, глядя на резвых мотоциклистов, на танки, почувствовал, как внутри, в кишках, все переворачивается. – Колобок… Прихватило меня… Ой, елки…
– Под себя! – прошептал Колобков. – Под себя!
Он изо всех сил цеплялся за рукоять автомата вспотевшими ладонями и чувствовал приблизительно то же самое.
– Не дрейфь, – оскалился пограничник. – Все под себя делают, когда порохом запахнет. Давай, с пустыми кишками и драться сподручнее…
Но Лопухин сцепил зубы, напрягся, стараясь всеми силами не допустить позора, и пропустил начало. Все три танка ахнули оглушительно. Земля вздрогнула. И почти сразу же снизу глухо отозвались три взрыва.
Тотчас выстрелил пограничник. Мигом перезарядил. Снова выстрелил. И еще! Остро запахло пороховой гарью. Ивана скрутило так, что он сжался в комок, на зубах заскрипел песок. И тут загрохотал весь холм. Стреляли уже все.
На немецкую колонну обрушилась волна свинца. Горело два танка. Третий неуклюже ворочался между заглохшим грузовиком и подбитым собратом.
– Стреляй! Стреляй, сукин сын! – заорал Болдин, его голос начисто перекрыл грохот винтовочных выстрелов. – Стреляй, не жди!
И снова три выстрела слились воедино. А на дорогу уже выползали новые и новые гусеничные чудовища. Фигурки немецких солдат метались среди уничтоженной техники, кто-то пытался спрятаться в небольшом лесу, кто-то нырнул в канаву. Но большинство падало и падало под огнем.
Лопухин увидел, как поднялся майор Верховцев, кинулся к одному из танков. Что-то крикнул в люк и снова прыгнул в траву. Махина БТ вздрогнула, зарычала мотором. Сдала назад и двинула куда-то по пригорку влево, ломая мелкие кусты. Танк отошел метров на двадцать, остановился. Выстрелил. Снова продвинулся. Выстрелил.
– Обходят! – крикнул пограничник и кинулся вслед за танком.
Иван попытался встать, но над головой пронзительно свистнуло. Лопухин вжался в землю, а потом, не в силах больше терпеть, выставил вперед свой «наган» и, не целясь, выпустил все патроны туда, где метался в агонии враг.
Над тем, что он обделался, никто впоследствии не смеялся. Так бывает с большей частью солдат, впервые попавших на передовую. Над этим нельзя смеяться. Грешно.