Иван перестал его слушать. Что-то тревожное царапнуло его слух. Опасное. По-настоящему опасное.
«Что я тут делаю? Беседую с этим идиотом… Ведь видно же, что идиот…»
И тут, удивительным образом, за болтовней финского выскочки, Лопухин услышал…
Он вскочил, двумя длинными шагами пересек кабинет и повернул рычажок радиоточки.
«…в пять часов тридцать минут утра, после того как военные действия уже были начаты, посол Германии в Москве фон дер Шуленбург от имени его правительства передал мне как Народному Комиссару Иностранных дел ноту, в которой говорится, что немецкое правительство начинает войну против СССР. В ответ на это я заявил, что…»
Внутри все оборвалось. Будто бы сердце ухнуло в пустоту, да так и не достигло дна.
«Все! – металась лихорадочная мысль. – Все! Началось!»
– Это было самоубийство, – решительно сказал Лопухин замершему Пекко. – Самоубийство.
И вышел за дверь. А у финского следователя появились более серьезные заботы, нежели смерть председателя какого-то колхоза….
10
– Иван! – Главред был бледен. В кабинете накурено. – Иван, как хорошо, что вы наконец вернулись! Почему так долго?!
– Так я ж в командировке был, Георгий Васильевич, – Иван развел руками.
– Лопухин, у нас людей не хватает! Не хватает людей! Во как! – Шукшин резанул себя ладонью по горлу. – Во как не хватает!
– Георгий Васильевич… – попытался перебить начальство Лопухин, однако это было не так просто.
– Каждый час на счету, каждый день! Все бросай, все потом, все успеешь, сейчас другое важно…
– Георгий Васильевич! – Иван поднял руку и помахал бумажкой. – Я попрощаться пришел.
– Что?! – Шукшин одновременно схватился за лоб и за сердце. – Что?!
– Попрощаться. На фронт я…
– Какой фронт? Какой такой фронт?! Иван! Опомнитесь! Вы ж меня без ножа режете!
– Ну… – Лопухин развел руки в стороны. – Война же, Георгий Васильевич…
В кабинете громко затрезвонил телефон.
– Стой, Лопухин! Стой, никуда не уходи! – Главред ткнул пальцем в Ивана и поднял трубку. – Да! Нет! Ну, откуда у меня люди?! Откуда? Чтоб я их еще посылал… Куда? – Шукшин искоса посмотрел на Ивана. – Ну, не знаю. Раз вы говорите… Я сформирую. Да. Хорошо. Выделю. Из наших резервов. Конечно. Добровольцы. Да. Спасибо… – Он положил трубку на рычажки. – В общем так, Лопухин. – Георгий Васильевич сел в кресло, пригладил остатки волос на обширной лысине. – Поедешь на фронт.
Иван положил перед начальством листок из военкомата. Тот брезгливо взглянул на бумагу.
– Военкором поедешь!
11
– Ваня! Ваня! Погнали, срочно! – Колобков, молодой парнишка, которому очень подходила его фамилия, кругленький, румяный и весь какой-то озорной, влетел в палатку, где Лопухин, сжав зубы, старательно драил щеки тупой бритвой. Густой слой мыльной пены помогал не сильно. Щетина у Ивана росла жесткая, колючая, сбривалась с трудом и только при хорошей распарке. В полевых условиях бритье превращалось в натуральную пытку.
– Погоди, – пробормотал Иван. – Погоди, Дима…
Он с трудом обработал только одну щеку, теперь предстояло заняться второй.
– Да потом добреешься, тоже мне нашелся щеголь! – возмутился Колобков. – Я тебе дело нашел! Можно сказать, золотое дело!
Иван тяжело вздохнул.
– Лучше бы ты нашел мне того, кто бритву может выправить. Ну что там?
– Танк! – Колобков развел руками и сделал страшные круглые глаза. – Немецкий танк!
Лопухин хмуро покосился на товарища.
– Ну и?..
– Ну и тупица ты, Лопух! – Колобков хлопнул себя по бедрам. – Наши танк приволокли! Взяли! Трофей! Понимаешь?! Сечешь? Товарищ старший политрук!
– Секу… – Иван зажмурился и одним движением закончил бритье. Щеки обожгло как огнем, и он тут же погрузил лицо в таз с холодной водой.
Из палатки Лопухин выскочил отфыркиваясь и тряся головой. Колобков был уже за рулем редакционного грузовичка и дернул с места, как только Иван запрыгнул на сиденье.
– Э! – Лопухин ухватился за борта. – Ты думай, что делаешь! Колобок! От бабушки ушел…
– Ладно, ладно! – На «колобка» Дима не обижался, привыкнув к этому прозвищу еще в детстве. – Зато будем на месте самыми первыми! Представляешь?! Танк!
– А где это? – Иван, поправил ремень, гимнастерку и сдвинул в сторону, чтобы не мешала, кобуру с «наганом».
– Да недалеко вообще, в районе Слонима уже…
– Погоди! – Иван вздрогнул. – Как около Слонима? Это ж рядом совсем, еще вчера под Гродно бои шли! Ты не путаешь?
– Может, и путаю чего, – легко согласился Дима. – Ты ж понимаешь, слухи. Фронт рядом. Все меняется постоянно. Наши наступают. План товарища Павлова подразумевает быстрый, – Колобков выбросил руку вперед, словно демонстрируя стремительность контрнаступления, – переход от войны оборонительной к войне наступательной и перенос боев на чужую территорию. Так что все меняется постоянно. Потому надо спешить, чтобы успеть.
– Так ведь… – Иван вытащил портупею, разложил на коленях карту. – Все равно Слоним рядом… А фронт дальше… Я чего-то не понимаю, Дима.
– Ну, Сафронов говорил, что вроде на тягаче притащили. Может, захватили и приволокли. Да не важно это, Ваня. Ты пойми, танк сейчас в Слониме. Я вот слышал, наша «двадцатьшестерка» приволокла с собой наш подбитый танк и еще немца.
– Не приволокла, а подбила… – пробормотал Лопухин.
– Ну, не знаю. Может, и подбила, но Сафронов говорил, что приволокла.
– Враль твой Сафронов, – скривился Иван.
– Это тоже, – легко согласился Колобков. – Но почему-то новости у него всегда свежие.
Иван ничего не ответил.
Он прибыл на фронт совсем недавно. Успел сделать несколько очерков, расспросить бойцов, но на передовой пока не был. Любое начальство, к которому обращался Иван, футболило его с глаз долой из сердца вон. Поняв, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, и с некоторым смущением чувствуя мальчишеское «так и повоевать не удастся», Лопухин со своим коллегой и другом принялись колесить из части в часть, стараясь все больше и больше сдвигаться в сторону передовой.
Они даже не предполагали, с какой стремительностью война двигалась в их сторону.
12
– Повернули мы туда? – хмуро поинтересовался Колобок, рассматривая пар, валящий из радиатора.
– А черт его знает… – Иван тупо пялился в карту. – Тут же ничего нет… Никаких указателей. Как специально сняли.
– Следопыт… – пробормотал Колобков. – Делать теперь чего?
– Ну, – Иван выбрался из машины, – воду бы найти надо. Зальем холодненькой. И до поворота…
– До какого поворота?!
– Ну, если смотреть по карте, то впереди поворот…
Колобков только головой покачал.
– Странно, что ни одной встречной нет. Ерунда какая-то. – Он вздохнул. – Ладно, пошли воду искать.
Они вытащили из-под заднего сиденья канистру и двинулись в лес.
Отходить далеко от дороги друзья опасались. Леса в этих краях были густые, непролазные. Однако воду нашли. Иван споткнулся о какую-то коряжину и с треском провалился в кусты. Вместо звучного удара раздался плеск.
– О! Водичка! – обрадовался Колобков и полез в кусты. – Ты как там, живой?
Водичкой оказалась маленькая, неглубокая речушка. Практически ручей, впадающий в Щару, которая, в свою очередь, питала Неман. Лопухин, мокрый насквозь, ругался под нос, а настроение Колобкова заметно поднялось. Он даже шутил и на обратном пути рассказывал анекдоты.
Иван взял у Димы канистру, открыл.
– Ты чего? – удивился Колобков.
– Думаю вот, что мокрый сухого не разумеет…
– Э… – Дима сделал шаг назад. – Ты не дури… Вода для радиатора нужна!
Иван догнал его только у машины.
Немного остывший, но все еще горячий радиатор довольно заворчал, когда в него полилась холодная вода.