— Да, родная?
— А что ты делал перед тем, как я пришла?
— Рамку для магфото чинил. У нее ножка отвалилась, — шепчущей скороговоркой отчитывался Холин, — магией было нельзя, и я взял ск… — Он запнулся, глаза приняли мечтательное выражение.
— Что ты взял?
— Ск… Склей. Я взял склей. И-и-и… по-моему, я его не закрыл.
Я запоздало дернулась, а все, а надо было раньше.
— Мар. Сделай что-нибудь.
Одна из рук Марека переместилась с бедра под коленку, а вторая легла на грудь, облапив мягкое и податливое, чуть придавливая меня к столу.
— Холин, животное, что ты делаешь?
— Что-нибудь.
— С-с-скотина, — с безграничным обожанием и желанием зарыть на месте, прошипела я.
— Скотина, — подтвердил Холин, дернул бровями, коснулся моих губ, провел по верхней кончиком языка, прикрыл свои наглые глазищи ресницами, потерся носом о мой, жарко подышал в лицо. — Знаешь, сердце мое, ты сейчас в таком положении, что вряд ли сможешь мне отказать. И я как пострадавшая и изгнанная из дома и супружеской постели сторона вправе настаивать на осуществлении права обладания… Но. Если я тебя сейчас отпущу, не пройдет и минуты, как твой аппетитный тыл съедет со столешницы вниз и тебе будет так же плохо, как недавно было хорошо. Или зафиксировать тебя другим способом?
Меня обдало жаром, Мар среагировал, я почувствовала, что он среагировал, и внутри снова полыхнуло.
— М-м-мика… Еще одна подобная фантазия, и я подло воспользуюсь твоим положением. Так что прошу по-хорошему, лежи, не шевелись, молчи и, желательно, не думай. Всякое.
— А ты?
— А я буду делать.
— Что?!
— Что-нибудь! Но сначала…
Сначала он помог мне влезть обратно в платье и привел свою одежду в порядок. В относительный, относительно оставшихся на рубашке пуговиц. Пряжка ремня болталась на честном слове — когти я все же выпустила. Надеюсь, Холин не настолько отощал на холостяцких хлебах, чтобы с него штаны па…
— Мика, — укоризненно посмотрел на меня темный глаз с синей искрой, — я же просил без фантазий. Отвлекаешь.
Мар, перегнувшись, отковырял темной лентой ящик в столе, и шебуршал там в поисках растворителя. Найденное было сопровождено радостным воплем. Затем меня методом “больно — не больно” развернули на столе вдоль, чтобы я не соскальзывала, и показали палец. Указательный. Грозно. Чтоб молчала.
— А если больно будет, вопить можно?
— Можно. Только без… Тьма…
— Что?! — выдавился из груди сиплый хрип.
— Слишком сильно схватилось. Не выходит.
— Совсем? — тихонько спросила я.
Едкий запах драл нос. Там, где на кожу попала алхимическая гадость, ощутимо припекало.
— Ну-у… оно теперь не монолит, а… густое и вязкое. Тянуть? — спросил Мар и в глаз мне глазом заглянул.
Холин был теперь по ту сторону стола у меня над макушкой, и я только его макушку и видела или глаз, если он голову чуть приподнимал.
— Тяни, — согласилась я, — только потихоньку и нежно.
— Нежно. Конечно. Очень… Очень…
Ы-ы-ы-ы-ы…
— Очень медленно. У-у-у-у меня уже вся спина-а-а-а болит и голова, и… И-и-и… О-о-о, Хо-о… Хо-о-олин, — простонала я. — М-м-м… Я тебя… Нена!.. Нави!.. О, Тьма! — И тихо и обреченно добавила: — Хватит. Режь.
Марек присел на край стола рядом. Аккуратно и сосредоточенно, будто тело вскрывать собрался, развернул мою голову на бок, и я уткнулась носом в его ногу. Сквозь вонь растворителя и шершавую плотную ткань пробивался родной запах. Я потянулась, погладила и оставила руку, подобралась ближе, обняла, просунув пальцы под бедро. Ладонь накрыла запястье, подушечка пальца прошуршала по костяшке.
Упрямая… моя…
Маньяк.
Ведьма… Люблю тебя… Пустишь обратно?
Обойдешься.
Он улыбался. Я слышала внутри. Видела. Так же как и он, что моя злость не настоящая. Но делал вид, что впечатлен, расстроен, подавлен… Клацнули ножницы, нашедшиеся, как я подозреваю, в то же время, что и растворитель, и ждавшие своего часа на столе.
Марек подставил согнутую в локте руку, чтоб я поднялась. Голове стало легко и… непривычно. Я была свободна и меня давила жаба. Теперь Холинская шевелюра длиннее моей.
15
Мареку пришлось одолжить мне куртку, поскольку молния на платье не застегнулась. Зато теперь мне ничего не мешало дышать и в груди не спирало. Я сама достригла себе то, что не попалось под ножницы на столе, создавая хоть какое-то подобие прически. Торчит и торчит. Поделилась радостью, называется…
Остриженные волосы распались прахом по щелчку Марека, а те что приклеились к столу, вместе с частью столешницы.