Дара моргнула и ее губы дрогнули: “Минэ, атта…”
О чем можно успеть подумать между двумя ударами сердца? Обо всем.
Система в работе. Я чувствую, как сжимается спираль веера из осколков моей сути. С каждым новым витком все сильнее. С каждым счетом.
Мерцающие плоскости, бесконечно повторяющие сами себя сами в себе. Я в каждой.
Сколы, осколки… Сколько?
Колючее… Теплое… Мое… Завтра… Сейчас… Всегда…
Я считаю. Звучу. Зову.
Кайнен.
— Иди… — пропел илфирин, натянув волосок между пальцами.
— Сам иди, — сказали позади меня два родных голоса и, не сговариваясь, добавили, куда именно, а поверх моих рук, по которым сполохами плясало пламя из тонких сверкающих нитей, легли другие: вот мой свет и моя тьма, темные теплышки — мое завтра, сейчас и всегда с отражениями, протянувшимися, сквозь время, а с ними моя ненависть и вечная смерть.
— Другое время, другой облик, все тот же яростный огонь. Золотая звезда. Тьма. Тень. Свет. Какой затейливый… тандем.
Склонил голову набок, разглядывая, как диковинную букашку, напрочь игнорируя присутствие остальных, ведь это для меня они были реальны, а для него — эхо, отражения.
— Тем приятнее будет снова убить тебя, пламенная тварь. — Улыбнулся, глядя мне в глаза, приказал: — Гори. — И метнул в меня мой же клинок.
Внимание. Фаза три. Есть разделение. Рассекаю. Закрыва…
Мертвое железо вошло между бровей, опрокидывая меня в слепящую бездну.
— Три, четыре, — говорит учитель и смычок касается струн
Вспыхнуло.
27
МЕЖДУСЛОВИЕ 1-е
Немного до
Мар Холин критически оглядел себя в зеркало и остался доволен. Отросшие волосы больше не мешались, аккуратно убираясь в хвост. Выглядело солидно. А еще он как никогда стал походить на деда, Севера Холина. На висках уже серебром проблескивает.
Замнач прошелся по кабинету и вернулся за стол. Бумажное письмо, которыми почти не пользуются, разве что для торжественных приглашений, вопияло, но печать конгрегации с оттиском знака ордена Арина настораживала.
Любопытство оказалось сильнее. А потрясение — сильнее любопытства. Нынешний глава ордена, Герих Арен-Тан витиевато, высокохудожественно, официально и на полном серьезе предлагал вступить. Но потрясение вызвало не это, светен и раньше делал Мару непристойное предложение, от которого предки Холин, сколько бы их ни было, вернулись бы из-за грани укоризненно посмотреть. Потрясла приписка с приложением.
“Зная, что вы сейчас думаете о попрании чести темной семьи, стоявшей у истоков создания королевства Нодлут и ни в коем разе не намерены ее пятнать, предлагаю ознакомиться с вирт-копией части документа,” — значилось черным по молочному.
Так замнач узнал, что не все светены одинаково светлы и что случалась среди Холинов этакая оказия, как инквизитор. Давно. Чудовищно давно, но случалась. Темный экзорцист Арен-Хол.
Тогда в инквизиторы мог пойти любой. Конгрегация представляла собой нечто похожее на теперешний надзор, правила и законы для темных и приравненных к ним только-только начали формироваться, а орден Арина был официальной верхушкой, а не как сейчас — когда немногочисленные д’арены наблюдатели за кулисами, или, как Арен-Тан, по его же словам, те, кто переворачивают ноты.
Настоящее имя темного уникума было вымарано из родовой книги Холин, будто его вовсе не существовало. От фамилии остался только слог.
Ответ предлагалось оставить на этом же листе ниже, а затем вновь свернуть послание, сомкнув края печати.
Сначала Холин по привычке схватил стилус, потом искал ручку с пером, чтобы писала. Нашел на столе в подарочном наборе, которым ни разу не пользовался.
“Нет, — размашисто написал Мар, подумал и добавил: — Хочу остаться человеком, насколько это возможно в моем случае”.
А когда ставил ручку обратно — смахнул рамку с магфото, и у старой привычной вещи, отломилась ножка. Взялся чинить с помощью склея и вербальных конструкций, но так и не дочинил, почуял, как в Центральное взбудораженным ураганом ворвалось его упрямое, и пошел к двери — встречать.
Близко к
— Не останетесь на банкет, светен? Не боитесь, что пропустите все веселье? Вот-вот начнется. Чувствуете — тянет? — интересовался не-мертвый министр и будто носом потягивал, словно у неприятностей запах имеется. Но если у тишины есть звук, почему бы неприятностям не пахнуть?