Тогда она опять изменилась. Стала бесконечно далекой, стала как Стенающая звезда. Стала, как звезда, недоступной; но – так и не смогла стать холодной (ведь совсем не в её естестве).
Тогда она вновь перекинулась. Стала простой и опасной. Стала как обоюдоострое лезвие.
– Нет, – (почти) сказала она – так она захотела сказать; но – не успела. Ибо слово «нет» за неё произнес Стас:
– Никогда! – тем самым почти повторив слова Энкиду Гильгамешу; а с ним (статичным Стасом) Сатир не стал спорить – и даже более, почти согласился; но – не потому (не успела Шамхат), что Зверь с человечиком оказался согласен.
Как бандиты, от несказанности ужаса в мироздание – вмёрзшие (ставшие глухи и слепы), так и Зверь ничего не ожидал от статичного Стаса: ни (не)внимания, ни (не)понимания.
Что есть состояние псевдо-умов, предъявляющих свои псевдо-права на псевдо-мысли? Понимающих состояние своё – как (не)справедливое. И прилагающих малые силы свои, чтобы овладеть (оплатить, отомстить, принизить) – всем (и за всё): прошлым, настоящим и будущим поколениям (и перерождениям).
– Ничто, – мог бы проблеять Сатир; но – Стас не был ничем (никто не столь велик); потому Зверь (действительно) – проблеял, причем – на этот раз нечто нечленораздельное: его естество сейчас не нуждалось в формальности смыслов.
Смысл (безо всяких форм) был один: пошли вон! Зверь повторил приказ Яны; но – обращаясь ко всем смертным: людей тотчас разметало. Как будто явился ветер и взял их; и всех шестерых человечков подхватило и унесло, и швырнуло о далекие звезды; но – после тотчас вернуло и шмякнуло оземь.
Причём – совершенно насмерть; причём – всех шестерых. Причём – в самый последний миг закричала женщина. Почти по человечески. То есть – как раненая птица; но – не уберегла никого (и не могла женщина никого уберечь); но – Стаса, уже почти разбитого вдребезги, вдруг легко (словно чахлое деревце) вывернуло из асфальта.
В который он уже почти влип. От которого его и отнесло чуть прочь; но – не полностью подхватил его женский крик. Разве что – удержал у самой глотки ада.
Потом – удержал ещё раньше: в колыбели; потом – ещё раньше: в женском лоне; так что – не разбился окончательно сумрачный Стас, не покатился в пыли теплыми каплями, как все остальные убитые; но – он всего лишь умер.
Страшно? Ступай в сторону страха! Помни: смерть – тот учитель, обучению которого невозможно противиться.
Вопрос лишь в том, возьмёт ли сама эта Прекрасная Дама-смерть (помним девочку-смерть подле Ильи) тебя в ученики (или – ты сам напросишься); а даже если и не возьмёт, то и таким быть возможно бессмертию.
Зверобог ухмыльнулся – как-то очень особенно: не оскалив душу (как зубы) – лишь губами оскалился; ухмыляются так лишь от мук наслаждения.
– Давно мы не виделись, – проблеял глумливо и сладко; проблеял – глумлением скрывая тоску (по гармонии); но – была в этом блеянии и звериная власть Хаоса. А ещё он (на всю вселенную) прокричал:
– Вижу: у нас все по прежнему! Вижу: какой-никакой человечек опять при тебе! Ты бессмертно и неуязвимо живешь среди них; но – сколь нелепы и слепы они, столь непрочные люди? Как же ты к ним бесчисленна и беспощадна.
Очевидно, он потщился её уязвить; но – сейчас (даже) на мертвого Стаса Шамхат не смотрела: Блудница смотрела «над» Стасом (вспомним: кто сверху, кто снизу).
– Ты явился за ним?
Ей ответило древнее (изначальное) эхо:
– Не за ним… Не за ним! – возлетев, отразился этот ответ (как и вопрос до него) от свода небес, и вернулся к ней – беззаконной, зла и добра не ведающей.
Но была у неё (своя, вне зла и добра) воля к власти – оттого мертвому Стасу предстояло-таки вернуться из мёртвых: оттуда, где смерть окружала живых, словно купол огромной пещеры, готически испещрённый проёмами: в каждой впадине – лик человеческий, прошлый и будущий.
Там всё – персонификация личности; но – нет её экзи’станса: богов или демонов (из людей происшедших).
А ведь люди, лишённые таких понятных вершин, начинают понимать своё бытие как преисподнюю; вернуть Стаса из одной (без экзи’станса) преисподней в другую (где бесы начинают присутствовать) – цена такому возвращению была соразмерно непомерной.
– Не за ним, – повторила вослед за эхом Шамхат; и заплакала она – словно пала Стенающая звезда с небосклона; но – явилась слезинка и сразу иссякла; явилась другая слезинка – и сразу иссякла: не хотели даже слёзы взирать на то, чему быть предстояло.
Зверь стоял перед ней – в паху его клубились бездны; тьма стала над ними и закружилась – как крыла, задевающие своды; этот Зверь – как само естество: он не умел ошибаться.