Это значит: Стасу Лилит солгала – не солгав (зато – обрекая): он – не Первый Мужчина, а всего лишь псевдо-Адам; потому Зверь проблеял:
– Не о нём ли ты плачешь; зачем? Захоти возвратить – и вернёшь; пусть он смерть принял (даже) от меня, ты – при твоей воле к власти, снова его обретёшь; но – известна тебе и пословица: бойтесь желаний своих, они осуществляются.
Далее Зверь произнёс – уже молча:
– Впрочем, путь твой – в сторону страха.
Она услышала; она тоже (не вслух) солгала:
– Зачем мне ещё один маленький божик? – притворилась она прагматичной, как глупая смертная. – Сколь бы сроки не отодвигать, результата не минуешь.
Зверь слова её подхватил – не веря и улыбаясь:
– Мир совсем не линеен, потому – всё ему станет средством, всё ему распадется на части (чтобы всем овладеть по частям): мелкий божик себе – цель сама по себе, так себе человечек; но – другого-то нет.
Здесь Шамхат оказалась согласна:
– Именно – «но»! Я его приручила и уже отодвинула сроки.
Зверь опять подхватил:
Отодвинула, да! А ведь (люди) и неблагодарны, и неблагородны, и всегда желают владеть; но – ты ведь Слова Дела (и Тела – опять и опять) просто так не оставишь.
– Ты прав в своем естестве: с ним побыв (и с такими побыв), за него (и за них) я какое-то время бываю в ответе, – согласилась она, и ей (совершенно бесстрашной) – опять стало страшно: произнесённое Сатиром обозначило вещь очень простую: бесконечность Творения еще надолго продлится (ей самой отодвинули сроки).
Она знала, что о том говорить бесполезно; но – она прошептала:
– А ты сам? Ты ни на что не способен, кроме мук наслаждения. После нашего совокупления на какое-то время ты опять перекинешься человеком; но – чтобы овладеть искусствами в их экзи’стансе (а конкретней – музы’кой), ты примешься истреблять свое тело; это истребление (как проказа) прилипнет к твоему человеческому телу, пока ты опять не вернёшься в Сатира.
Здесь Сатир подхватил:
– Таковы человечки, о коих мы так уничижительно отзываемся! За мелкую свою божественность платят они разложением, смертью и болезнями; но – знаешь ли сама, зачем тебе бесконечность таких повторений?
Она – знала! Сатир перекидывался в человека – (благо)даря ей; псевдо-Адам перекинется в Адама – (благо)даря ей; но! Всё это было верно, если бы (даже) Сатир не был лишь частью Мира: даже Хаос не есть всё мироздание!
Отсюда и произойдёт конечность любой частной бесконечности (повторений); но – был огромен Сатир. Был безжалостно мудр. Потому – вослед (мыслям её) повторил:
– Я пришел не за ним; но – ты знаешь (и сказала сейчас), зачем я пришел: я жду, чтобы явился твой подлинный муж. Ведь я должен предстать перед ним – во всем равным ему; потому – ты отдашься сама? Или я, как всегда, проглочу тебя силой? – вот так и вполне безразлично проблеял и подытожил Сатир, и была в этом блеянии древняя власть.
Безмолвной стояла Шамхат, ничего не хотела ответить. Тогда Сатир сделал вдох и тростинку приблизил к губам: так окончил он все словопрения! Глотнул он ночи (ибо сомкнулись времена, и настала ночь мироздания), влажной и теплой, и опасной, как лесная вода озера под просторной луной.
Так окончил он все разговоры пустые; но – явилась музыка. Поплыла. Полетела она. И упала с высот. А потом – умерла, вместе с женской душой, чтобы потом вместе с ней возродиться: так связал он Шамхат по рукам и ногам.
А музыка плыла и была как дыхание; но – это дыхание Зверь выдыхал. Как Сизиф, что многократно влачит и влачит свою душу – так хотел он добраться до женской души! Так бесполезно хотел он добраться к своему завершению; и (никогда) не мог.
А музыка плыла. И совершалась судьба. Смерть (знакомица, помните, наша) кошачьи свернулась у их вселенского ложа (или одра) – так повторялось: даже Великая Блудница (не знающая смерти) рождала из бессмертного Сатира в смерть человека Энкиду.
Распустила Шамхат свой пояс, и одеяния упали к ногам, и шагнула она к нему, предложив ему тело своё – ничего, кроме тела! Ибо пробудился в женщине демон: стала они сильней музы’ки, сама стала гаммою (от альфы до омеги) – стала (почти) свободной.
Затрепетал (при виде Великой Блудницы) Зверь. И свирель уронил. Он, могучий и звероподобный, перестал в музы’ке (для своих вожделений) нуждаться: истаяли между ним и Яной преграды, и осталась она обнаженной; и вот здесь оказалось и стало совершенно ясно, что – некому было ужасаться сверхъестественным красоте ее и соблазну.
Сейчас – само бесконечное прошлое (пока на небе сияет Черное Солнце) опять бесконечно вернулось; но – люди были ни живы, ни мёртвы (ни странствовали по морям версификаций реальности), а вот звуки стали мертвы: само пылание Черного Солнца – словно бы застыло; вокруг всё замерло.