И вот сегодня покинул Орфей своего благородного учителя; сцену самого расставания (с возвышенными и правильными словами напутствия) описывать нет нужды.
Кроме одного: ни учитель, ни ученик не ведали и не могли ведать, что именно сегодня произойдут с юным музыкантом две знаменательные встречи, которые – многожды драгоценней любых обучений (хотя – без обучения бесполезны).
Именно после этих встреч и начнут утверждать об Орфее посторонние люди, что старую ободранную арфу, которую (единственной ношей) дал легконогому подростку в дорогу учитель, на самом деле подарил юному гению сам Аполлон – что, конечно же, было ложью (боги ничего не дают даром).
Тем более – тому, чье существование (самим фактом своего наличия) делает сомнительным их существование, жажду бесконечной жизни, их волю к власти.
Первая встреча была у него с новорожденным младенцем – увидеть которого Орфей не имел никакой возможности; но – он его услышал! Причём – за до-лго до того, как до-стиг и миновал невидимый ему источник крика (уже начинала предвидеться новая гамма).
Он шел мимо хижины пастуха, у жены которого в этот самый миг завершились роды (сама женщина через день умерла, измученная долгими схватками и последующим кровотечением) – ещё и об этом, конечно же, не мог знать Орфей.
Но именно в это мгновение некая повивальная бабка, держа новорожденного за ноги и вниз головой (повторю: именно в тот замечательный миг прохождения Орфея – будущего неудачливого водителя мертвых из смерти – мимо хижины) сильно шлепнула не подающий признаков жизни плод.
Шёл ли (уже) Орфей из бездн своего обучения – как из Аида? Шёл ли он сейчас – долиною смертныя тени? Сегодняшнему Орфею об этом еще неведомо (а завтрашний сам подумает о завтрашнем); но – волшебным было сошествие Орфея с гор и к низинам: жизнь волшебная сопроводилась явлением жизни живой.
Баба, ничуть не промедлив, шлепнула младенца ещё раз (словно бы – напоследок приложила к бытию свою руку); она и не подозревая – пред-подозревала, что роды, которые она приняла, окажутся последними в её долгой карьере: вскорости ей предстоит быть только плакальщицей на чужих похоронах.
Ведь вырвись (теперь) из рук повитухи душа младенца – в этом всего лишь проявилось (бы) откровенное не благоволение богов именно к ней; но – кто она, и кто боги?
Боги никак не могли бы признать угрозу себе – ни от повитухи (способствовавшей рождению людей в смерть), ни от этого первичного кусочка окровавленного мяса – исторгнутого (с её не имевшей значения помощью) из чрева Хаоса; но – так или иначе: младенец завопил и пробудился к жизни!
Так или иначе – Орфей (единым своим присутствием и сошествием в мир) не породил жизнь живую, а всего лишь – не дал ей сразу же стать жизнью мёртвой; получится ли это у него (когда придет время) ещё раз, а не только здесь и сейчас?
Разумеется – нет (и это всем известно); но – боги обратили внимание (на происшедшее); поэтому – повитуха (не имеющая значения), словно бы оказалась ими из плоскости выведенной в объём; а что там?
Только следующая (за родами) функция: сопровождать умерших и приветствовать воскресших (перефраз из стихотворения О. Э. Мандельштама); с воскресшими – не так всё просто (и часто); потому – отныне её путь только в плакальщицы.
На самом-то деле для богов женщина оказалась поводом проявить власть, а ребенок – вообще словно ещё не родился. Настоящие его роды (которые сродни обряду инициации – обручению жизни со смертью) произойдут через несколько дней.
Тогда (вот уже через несколько дней) – придут к пастушьей хижине другие повитухи: примут (на руки) этот кусочек мяса волхвы-старики и – будут пристрастно решать, достоин ли новорожденный жизни: способен ли он к (будущему) подвигу ежедневного самовоссоздания – возможет ли быть ежедневным свидетелем бракосочетания жизни со смертью.
Всего этого юный Орфей (хотя был извещён об обрядах) ещё не ведал. Он просто проходил и (не задерживаясь) прошёл мимо.
Ему ещё предстояла вторая встреча, где решение будет приниматься о нем самом. И только потом будут у него настоящие песни и – его неудачные (за моря) хождения: за Золотым Руном в Колхиду и за Эвридикой в Аид.
Встреча – произошла, когда он спустился в предгорья и радостно зашагал берегом неширокой, хотя и в меру бурливой реки. Именно в этот миг (что в последнее время с ним часто случалось) слух у него опасно обострился – потому он не стал слушать всё бурления вод; но!