Пошатнулась, как будто запнувшись (сама о себя), земля – это в руках прокаженного как-то особенно дрогнула флейта; но!
Не устоял Орфей, упал и о землю опёрся руками; но – покачнулось (в ответ) небо над Орфеем: так за его спиной колыхнула крылами арфа (не желая падать); подумал Орфей и – вновь поднялся на ноги!
Ничего не сказал: зачем слова говорить, коли сам он – ответ или отсвет (неужели себе «самому» и себя «самого»?); но – он поправил рукой бечеву. Крылья арфы притихли. Он сказал очевидное (кажется – ему только казалось, что он говорил):
– Это был сон наяву. Скажи, провозвестник, не из менад ли та женщина, которую столь явно ты ищешь?
Прокаженный на вопрос ответил вопросом:
– Ты всё ищешь вину у меня? У меня её нет!
– Так зачем тебе когти безумиц (коли она из менад): по болезни и сам распадешься на жалкие части.
– Ты всё ищешь вину – у меня, – повторил прокаженный (вполне безразлично); но – продолжил уже совершенно иначе (как будто личину убогого сменил на лик Судии); и слова его стали почти совершенны:
– Нет вины (и у всех есть вина); но – зато есть моё волшебство: это (наше с тобою) невинное зверство музы’ки. Цена за него – наше с тобою дыхание жизни, которое (оба, как бы ты не служил Аполлону) вдыхаем в колеблемый миротворением тростник (человечка) – в этом звериная наша гордыня: из Хаоса Космос создать! Придать Хаосу частную личность свою; сам понимаешь, наше дело – бесценно (но – у всего есть цена).
Орфей понимал: дыхание рвётся и рвётся наружу – и так бесконечно; дыхание вырывается и бесконечно уходит; но – тростинка тогда остается без дыхания жизни! И гниёт – бесконечно; ученик музыканта не знал, что другого миротворения (иначе, музы’ки) не будет, пока не проснётся человек в человеке.
Орфей, ученик музыканта – прокаженного как и не слышал (или слышать его перестал – бесконечно давно); Орфей – всё косился за свою спину, где арфа всплакивала крылами; Орфей даже скалиться начал, как конь окрылённый (поменявший природу и ставший Пегасом) – кто посмеет такого объездить? Кто сумеет поэта испугать миротворением?
И тогда прокаженный безразлично сказал:
– Ты не имеешь терпения. Ты тороплив.
– Ну и что! Коли терпения нет у меня, то и меня у терпения нет: пусть и дальше терпение без меня обойдется, как до сих пор обходилось.
Прокажённый согласно (что вверху, то и внизу) покивал, саркастически кивки сопроводив ещё одним «но»:
– Вам (взаимно с терпением) – обойтись друг без друга? Ты безответствен и не умно’ персонифицируешь – как и все человечики: добродетелью и справедливостью (сиречь, «дике») не отличаясь – ты не жаждешь-таки впасть в несчастье (но – не знаешь, как наверно его избегать).
– Что есть это вечное «но»? – спросил у Зверя ученик музыканта; вопрос, на который бессмысленно отвечать – он сам за себя отвечает: потому (опять и опять) – Зверь достойно ответил
– Что есть «но»? Дно без дна – нота до, не ставшая альфой. Наш с тобою аид (из которого – тебе предстоит не вывести женщину); такой мой ответ хоть немного тебя вразумил?
Орфей тщился осмыслить; но – прокажённый не ждал (от него) осмысления:
– Хорошо же, теперь я солгу для тебя настоящую смерть. Такую, какой даже во сне не сумеешь увидеть.
Вновь флейта взлетела к тряпице, скрывающей гниль; но – теперь флейта-тростинка не стала перекидываться в музыку; она словно бы вспомнила (прежде как будто не знала), что иные порывы к прекрасному – не только побег от всего безобразного!
А ещё и побег от прекрасного – к большему: потому – флейта стала прекрасное ткать из очевидного (царского) величия: и накатило на Орфея настоящее марево! Причём – в этом сне, в котором (на этот раз) пришлось ему пробудиться, он уже не был учеником музыканта Орфеем; но – стал царем Гильгамешем.
Он увидел (глазами царя), как взошло над Уруком Черное Солнце; причём – оно взошло и здесь, на берегу маленькой (местной) псевдо-Леты; Орфей его даже увидел; но – не глазами, а душой.
Причём не «сейчашней» душой – а той самой, которой ему в будущем следовало бы (как бы не оборачиваясь) следить за тенью Эвридики: тогда бы «настоящий» Орфей её действительно бы не потерял; но – огласитесь, это ведь совсем невозможно: найти должное (Эври-дике).
Ведал о том царь Гильгамеш; а теперь и Орфей – (пробуждаясь в царе) начинал в это верить; но – во что именно? Что глаза не есть высшая сила ума! Потому – ум Орфея становился душою Орфея и готовился к бою (за душу души).
Глазами царя Орфей оглядел свои царские руки, что сдавили чашу с вином: сначала плеснуло вино, потом сплющилось золото, потом – царь прочь от себя отбросил (бы) жалкий окатыш; но!