Теперь – стало смешно и радостно: так дал волю себе Гильгамеш! Что есть царская воля? Она (не только) в том, чтобы быть – с собой (и себе) наравне; но – на этот вопрос не стал отвечать (полностью – и сам не знал) прокаженный ученику музыканта: сейчас он (против воли Хаоса с Космосом) становился ему учителем.
А учителю – должно молчать о вершинах! Молчать и молча (самому) их показывать. Ведь они – не во вне, а внутри Первородства; но – Первородные – кто они? (а они – и все, и вся, и никто).
Так стояли они (эти «все») о два берега (маленькой Леты); ибо – стали опять не в Элладе.
Гильгамеш был спокоен. Энкиду был до последней прожилки понятен царю. Царь не стал снисходить и заставил себя объяснить о себе:
– Гость незваный! Ты в чём-то подобен царю, ибо – и ты результат мелкой зависти черни и коварная интрига богини: обе они (и толпа – составленная из низин, и богиня – составленная из вершин) жаждут себя сохранить – ты пришел утолить эту жажду. Гость незваный! Ты, конечно же, к словам моим окажешься глух; но – меня как царя ты услышишь. Слово царское сразу становится делом.
Ничего (ибо – слово становится делом) Энкиду не ответил царю.
– Аз есмь царь, – продолжал Гильгамеш. – Я по царски решаю и по царски живу: аз есмь царь и по царски послал тебе блудню – чтобы в блуде, крови и последе родила из тебя человека и забрала у тебя звериное естество!
И опять ничего (ибо – слово становится делом) Энкиду не ответил.
– Теперь же – нет зверства в тебе. Теперь – только сам, – сказал ему царь. – Теперь – лишь разрушая себя, ты будешь (из преисподней людей – из предбанника Хаоса) бесконечно себя поднимать, причём – бесконечно желая блудницы; мало кто из богов и людей возможет похвастаться столь наполненным бытием.
И вновь слово не сделалось делом! Тогда царь воскликнул:
– Так чего же тебе не достало?
Зверь (меж тем) – собирался сокрушить его мир; царь (меж тем) – был уверен, что ответил (здесь пахнуло грядущим эллинским «дике») вполне достойно; но – народ (и особо из народа смышленые) заворочался было – даже бунтом пахнуло!
Но привычно взглянул Гильгамеш и лишь бровью повел. Ожидавшие знака жрецы шевельнулись и затянули камлание; следом тотчас шагнули воины, привычно смыкая щиты! И умолкла толпа. Так молчание царя было услышано.
– Я хочу тишины, – это мог бы сказать ученик музыканта; но – царь, обращаясь к богам и народу, иное сказал:
– Не посмейте мешать нам. Бой продлится до смерти.
Не по царски – впустую сие царем было сказано; но – тишина не уступила ни шага (своей тишины); тогда Зверь (что от века бессмертен и согласен с царем – бой пусть будет до смерти!) переступил тишину:
– Говоришь ты и лжешь ты – по царски, согласен! Но не царь ты отныне, а сводня, поскольку отдал мне блудницу (и отныне – будешь всегда отдавать)! Сам же я (разрушая себя) – обретаю музыку; музыка – владеет блудницей; и отныне – по иному не быть.
Прокаженный – улыбнулся ученику музыканта; царь – продолжил свое ученичество (для толпы: бой до смерти царь не мог проиграть – проиграет, сам будет составлен из толп, станет маленьким богом); а в Уруке, меж тем, бой продолжал разгораться, ибо – царь обратился к толпе:
– Народ мой! Вы видите (если умеете видеть): гость незваный глух к моим увещеваниям; но – не мне чистить уши ему, потому – повторяю для вас! Царь по царски живёт и по царски решает ответить за царство. Царю – не дано (не всё в его воле) дотворить человека из Зверя; теперь царь исправляет ошибку: блудницу у него забирает.
И взглянул Гильгамеш (а в Элладе ученик музыканта тронул струну) – тотчас жрецы возвели очи к небу; и воины шагом ступили и замерли, стеной от толпы отделив поединщиков – недвижные, они издали ликующий вопль: полагая – не эту, так другую блудницу уже им отдадут; но – этот бой и без них продолжал разгораться.
– Бой – не только до смерти, а и после нее, – молвил царь, пресекая бессмертие Зверя; царь – промолвил, хорошо понимая: насколько (бездонно) продлевается бой!
Бой – который уже не назвать поединком; бой – который сначала порассыпался на частицы толпы, а после – составился в божика именем Охлос (словно бы вочеловеченный Хаос); охлос – тоже хотел себе блудни: ей, не знавшей ни зла, ни добра, должны быть близки пожелания толп.
Энкиду (а вослед – так же и прокаженный) согласно кивнул:
– Бой – не только до смерти. И (не только) – после неё! Бой идет – за неё, – сказал он, кивнув на блудницу (сыграл словесами – хотел поглумиться по царски); но – лишь лютую правду сказал.