И продолжила падать; но – при этом продолжала стекать с окровавленной длани Орфея: и, казалось, так она бесконечно могла продолжать(ся); но – не поднял Орфей руки, не стер со лба испарину.
Никак невозможно было (бы) стереть кровь с его щеки, рассеченной струной (или второй пощечиной – когда тебе отвесили первую, причем – и по душе, и от всей души); уже увидел прокаженный, как первая тяжелая и липкая капля ударила оземь.
Видел даже, как разбилась она; но – точно так, как мог (бы) разбиться (и не разбился) очарованный их совместной игрой ястреб.
Тогда прокаженный опять поднял флейту; тогда и в Уруке ударила оземь первая липкая капля и (вдребезги: в пыль и корпускулы) – разбилась слезами; тогда вдруг не стало никакой сверхчеловеческой силы в этой крови Первочеловека; но – уже (тогда) перевернулся мир: и кровь и убийства, царящие в мире, стали мыслиться пресловутой авраамовой жертвой (так и не принесенной, вестимо).
Стало мыслиться (масло маслится): убивай не убивай – всё бесполезно (ибо смерти нет); результатом – отодвигаются сроки убийце (тогда как жертва получает ещё одну попытку реаинкарнации); но – не поэтому сказано: смерть (прекрасная женщина), где твоё жало? Ад (в проказе своей), где твоя сила?
Совсем не поэтому; просто нам всем – (отодвигающим сроки и так или иначе друг друга убивающим) такое понимание не-достижимо! Просто стало ясно то, что было ясно всегда: все мы умрём смертью, которой нет.
Тогда – ударила оземь первая капля крови. Тогда – земля (по приземлённости своей как всегда опоздав) узнала эту (Первую) кровь; тогда – колыхнулась земли; тогда – колыхнулись души всех людей (ибо – все они вдунуты в глину как дыхание жизни); конечно же, никто из людей этого бурления не расслышал.
Но – лишь поначалу; потом – закричала одна из наложниц царя; потом – её услыхали; потом – заголосили остальные наложницы; потом – всё множество женщин на площади заголосило (преисподняя, вот твоя сила): ибо – женские вопли в толпе хорошо понимали.
Толпа колыхнулась – колыхнулись все частицы толпы; на миг показалось, что толпа стала светлой и чистой; на миг показалось, что толпы – нет и не было: на её месте стал распавшийся на корпускулы светлячков свет; причём – каждая корпускула словно младенец, что тянется к голосу матери; но – даже у морей есть берега.
Шагнули царские слуги – и толпу укротили: опять и опять разбилась она на мелкие брызги – (тотчас) становившиеся корпускулой псевдо-личности Хаоса; но – ни с кем не признающею своего псевдо-подобия.
Тогда – доказывая своё право на Первородство, женщины из толпы перестали нелепо вопить и начали (разлаженно) петь; но – их нестройные голоса не могли бы сложится! И всё же слились в гимн Дионису.
Казалось бы, боги Междуречья должны были бы возмутиться; но – они лишь приветствовали следовавшего за Дионисом (и сквозившего в каждом движении да и по-над голосами скользящего) Великого Пана!
Который – тоже не был сам по себе, а являл собой воплощение Хаоса; но – тогда и женщины из толпы обернулись будущими менадами, готовыми растерзать и царя, и Орфея; впрочем – богам Междуречия (и Иштар в их числе) эта женская метаморфоза была не более, чем пищей бесплодного их бессмертия!
И всё же боги умеют обращаться с людьми и совращать человеков – в этом есть некие первые смыслы прикладного искусства (здесь унижено имя искусств; впрочем, только Бог не бывает поругаем); прикладное искусство – умение обращаться с толпой, придавать ей смысл и направление её движению.
Чем же? А обещанием вырвать человека из маленьких буден (в которые врос он) и выпустить в неудержимый поток. Обещанием маленькому звену (даже не цепи, а бесконечно досягаемой маленькой цели всего человечества) дать прорваться к ещё более уменьшенной и униженной цели; зачем? А чтобы достичь (хоть) её.
Цель богов (из людей), смысл богов (из людей) и бессмысленность их бытия заключены в их божественность, в желание быть богами, потому – ограничены и частичны; вместе с тем именно потому – несказанно они органичны с (каждым) эго.
Ведь если ты – маленький бог, то даже ничтожная гримаса твоей личины есть проявление Стихии; потому – всемерно стихийными становятся твои желания.
Высшим проявлением таких желаний и страстей могла бы оказаться страсть к искусству вселенского мироформирования; тогда вся вселенная могла бы стать «псевдо» – когда бы гордецы (не смотря на гордыню) всё же не осознавали свою частичность (потому – вовремя останавливались на своей маленькой божественности).
Так что единственно важное искусство оказывается недостижимым; отсюда – ненависть божиков к любому доподлинному началу.