– Что! Меня обделяют? – он попытался перехватить рюмку; но – рука его (когда-то твердо державшая кисть) словно бы сама по себе оскалилась пальцами и бросилась, и даже цапнула; но – как-то само по себе получилось, что точно нацеленная пасть руки цели своей не достигла и рюмку просто-напросто обтекла.
То есть – само по себе пространство просто-напросто изогнулось. Художник обмяк и пролепетал:
– Меня обделили… Впрочем, даже Илья от своих стихов отказался!
Стас молча ответил:
– Быть может, просто отошел от них в сторону? Быть может – всего-то и надо: «В сторону отойти! Стать расстрелянным Лоркой, до которого мелкие пули всё никак дотянуться не могут, вот и копятся.»
Хозяйка – могла бы удивиться; могла бы сказать:
– Вы знаете тексты Ильи? Как там дальше: «Но если ты ощущаешь себя в этой мороси (понятно, дороги ради) задержись в ней, ведь мы никуда не торопимся.»
Хозяйка могла бы (пусть даже вслух) так сказать своё «настоящее», тогда и Стас сказал о себе лютую правду:
– Я всегда тороплюсь. Вот и сейчас – времени у меня просто нет; точно так же – как давно его нет у вас.
Все растерянно (действительно – давно порастратили и порастеряли себя) на него посмотрели, а иные – даже испугались; иные – даже пробовали его о чем-то молча спросить; но!
Стас – принял проплывшую мимо художника рюмку.
– Водка есть чистейшей слезы алкоголь; и в одном он сродни искусству: каждая его капля словно бы возвращает песчинку в очертание песочных часов; тем самым человеческому телу (этому очертанию души) – отодвигаются сроки.
Стас – смотрел сквозь прозрачную жидкость; причём – до тех пор, пока прозрачное (но вялое) золото электричества не завершило метаморфозу, и только тогда его (электричество вместе с водкою) выпил; и сразу спросил (о раскалённой воде своей трансформации):
– Можно еще?
За столом произошел восторг. Кто-то (или – «все и вся») завопил совершенно отвязно, становясь (или – готовясь стать) заблудшим скотом:
– Обязательно!
Гости стали тоже глотать и давиться; Стас – даже не взглянул; но – гости снова и снова тянулись за водкой; время действительно для них сдвинулось вспять (или – показалось, что сдвинулось, или – показалось, что действительно); а ещё – показалось, что все они молча у гостя спрашивали:
– Отодвигает нам сроки; но – зачем это нам? Почему нам не дано всё и сразу? Если уж всё равно совершишь (падение или взлёт), почему бы нам не пасть – возлетая?
– Потому что песчинка упала; потому что – вам отпущены малые годы (в меру наших сил и любви); по вашим силам – правят вами малые боги; по вашим силам – вам самим не стать малыми божиками; отодвинуть нам сроки обожествления – это означает ещё один шанс покинуть свою природу, выйти из нее и извне на неё взглянуть.
Они молчали. Отвечать им что-либо на эту лютую правду было бы нечем; но – они могли бы сами себе ответить; более того (диво-дивное) – и хозяйка, и (как ни странно) её «бывший» художник не то чтобы ответить попробовали; но они все внутренне насторожились (их души стали пробовать коснуться своего будущего).
Впрочем – не со Стасом (у которого тем более не было никакого выбора) им было бы равняться предвидением; впрочем, – художник действительно (весьма беспомощно) вскидывался:
– Зачем это нам? Художник и так умеет жить волшебной жизнью. А вот коли не возможет он волшебство предъявить, действительно переходит из живой жизни в мертвую жизнь и становится восковым экспонатом кунсткамер.
Хозяйка молча ему крикнула:
– Замолчи!
Однако художник (бывший и будущий) продолжал и продолжал бормотать (словно бы губами смешивая невиданные краски бытия):
– Слово «мы» (когда мы – в нашем волшебном Петербурге) лишь тогда рифмуется со словом «мир», когда мы словно бы не подвержены ни тлену, ни гнили! Вот за-чем вы пришли к нам, спонсор нашей временности, – вы пришли в нашу (вне)временность! Вы хотите купить нашу (не)тленность? Вы хотите скупить весь Петербург? Накось выкуси!
Художник был прав; но – Стас ничего не хотел покупать. Поскольку он уже их всех купил на дармовщину (что почти сродни слову «дар»).
– Замолчи! – крикнула вслух (и совершенно по птичьи хозяйка), она было взметнулась; но – Стас опять её удержал (и ласково прикоснулся к ней своей спокойной улыбкой); но – она все ещё не понимала (но – уже почти понимала), насколько опасен сидевший рядом с ней человек! Насколько он их всех: и сейчас, и всегда (и – почти навсегда) использует.
Каменным было это ощущение власти. Стас пододвинул рюмку:
– Так мне можно ещё?