Тотчас – время вернулось в комнату, время – обернулось, время – перекинулось; и опять, и опять покатилась – катилась-катилась-катилась рюмка (уже после того, как упав, себя расплескала); подкатилась и замерла (сама себя расплескав); но – она замерла-замерла-замерла (на самом краю, опасно с края кренясь).
Все смотрели-смотрели-смотрели – не живя, не дыша и даже не стеная; но – всё ещё не понимая, насколько опасен явившийся меж них незнакомец.
Смотрел бывший художник. Остекленели его некогда такие ясные глаза. Смотрела (прямо с его рук) хозяйка. Нездоровый желтушный свет ложился на её прекрасную бледность. Её воля была утомлена. Прочие гости (пришло время их описать) тоже смотрели и не дышали. Пожилой низкорослый красавец с демоническим профилем и близорукостью. И две пожилые тучные девы.
А рюмка, меж тем, продолжала погибать! Тогда он опустил хозяйку (на землю).
– Пожалуйста, – неслышно (вновь и вновь времена возвращая) велел он ей. – Пожалейте её, налейте нам полные стаканы.
Она. Медленно. Осознала и (за стаканами) вышла. Вернулась. Разлили и сразу же (все-все) выпили залпом; и совершилось! Опьянения как бы не стало; но – настал момент чрезмерности бытия.
Он не стал высью и ширью, и глубью; но – вполне тщился их заменить.
Люди – стали пьяны не хмелем, а своей возможной чрезмерностью. Люди – впали в Элладу (в её мистерии).
В каждом – затанцевал его собственный речитатив. В сопровождении бубенцов и флейт, настоящий и – как кровь темный; но – они вышли из разума, приготовляя себя к преступлению за край.
Потом – в них словно бы не стало никакой примеси. И тогда – их кровь стала как бы чиста (как словно кровь Перворождённых).
А потом – вмешались стихи-Стихия, на которые указал Стас.
Знакомые по самиздату, они заменили им чистоту крови. Потом – вся их кровь перекинулась в алкоголь. Который по весеннему забурлил – стал проедать во плоти пространств и времен (а так же – разлагая плоть человеков) некие червоточины и (от слова «чрево») чревоточины; но – на самом краю оврагов и чревоточин стоял Стас и смотрел на коричневую воду.
– Это всё мистиколфизиология, – поведал он бывшему художнику. – Сейчас мне почти всё возможно. Даже вам почти всё можно (попробовать); но – не хватает сил за это «всё» ответить (и в этом действительная поэзия).
Потом он обратился к низкорослому (демоническому) красавцу.
– А вот зачем вам, именно вам (почти незрячим), мистика (и её физиология)? Расскажите.
Раскрепостившийся и самое себя не помнивший красавец вдруг (одна из пожилых дев положила ему руку на колено) покраснел и бормотнул:
– Почему я здесь? Вы об этом спросили?
Потом – ответил:
– Из глупости и жадности.
Потом – он (руку девы с колена не убирая) пояснил:
Не только из своей глупости и жадности я вышел, а ещё – чтобы сюда (к полной ясности результата) прийти; а ещё – сегодня я пришел сюда из чужой глупости.
Он обратился к хозяйке:
– Я привел тебе двух новых учениц. Желают – обучиться; причём – желают учиться у серьезного мастера; но – рисовать собираются картинки для рекламы.
Хозяйка скучно сказала:
– Желают обучиться продажности?
– Да!
– Им не надо учиться. Всегда найдется покупатель задешево и даром. Впрочем – даром дается не всем.
Стас незамедлительно восхитился:
– Ах, вы начинаете видеть!
Потом – он сам себя перебил, а остальным – констатировал статику:
– Реальность – всё «страньше» вам. Реальность – всё «чудесатей». А вот невидимое – не про вас, вас восхищает видимое. Потому – пусть прямо сейчас к обучению и приступают. Вот им (прилежным ученицам) достойные учителя: жадный проводник (приведший «учениц») и «исписавшийся» художник.