Только ли – из его личного «я», жаждущего тревогу свою превзойти?
Только ли – из гордыни «продвинуться в сторону страха»? Бусидо (из всех дорог выбирай ту, которая ведёт к смерти) – не его традиция; но – что толковать (не)сбывшееся? Ничего у Стаса не вышло (а ответ продолжал звучать).
Незатронутые его рукопашным вихрем громилы еще только поднимались на подмогу поверженным сподвижникам. Визгливые девицы громил еще только подносили ладони к распахнутым ртам. Их (совместный) крик еще только клубился (как душа на морозе) подле искаженных губ; но!
Ответ – был дан (причём – задолго до и задолго после: в полном смешении текстов); золотозубым на чеканной латыни – которой никто (включая самих говоривших) в кабаке не понимал:
– «Саблин Плинию – привет! Первое: В чем вера твоя? В том, что уже бездну назад бог-не-Отец (прим. определение Яны) принял тленность человеческой природы – и при этом себя не унизил? Но тогда (и по твоему) и человеку не стыдно, даже если бы он перекинулся в дерево или осла, или даже невзрачные (даже если взять ваш экзи’станс) булыжники Сада Камней; но – сейчас ты показываешь себя вершин недостойным.
Ответ – был услышан (причём – задолго до и после самих вопросов: результата не достичь, если начало неверно); поэтому – летящего к золотозубому Стаса встретил (или, точнее, взглянул на его дерзкий полет) черный зрачок пистолетного дула.
Палец золотозубого, лежащий на курке, был белым от стужи. Как и глаза его, лишенные выражения. Такие вот отдельные друг от друга персоны, соединённые (вместе с тем) в персонаж.
Стас – остановил себя, так никуда и не долетев. Невесом он не был, поэтому – рухнул на землю; но – ничем не напомнил свергнутого с неба Икара; скорей – (в претензии своей) ближе был к брошенному душой телу.
Чёрный зрачок пистолетного дула (сконцентрированные «здесь и сейчас») последовал за его переносицей. Не упираясь в неё, лишь давая знать. И грохота от падения никто не услышал. Тишина была мягкой, как воск под пальцами.
Никто (казалось бы) не двигался. И только море шевелилось неподалеку (бесконечно неподалеку); как и другое море (что в ладони и у виска) – море раковины, что якобы пуста, что существует независимо даже от внутренней жизни моря.
И его жизнь зародилась из трусливого сластолюбия и бессильной жадности. Как и каждая личная жизнь каждого личного Сада Камней, в чем Стасу еще предстоит удостовериться.
– Саблин Плинию – второе: Так почему бог-не-людей – человек, так и оставшийся тлену доступным (разве что сроки его передвинуты)? А оттого, что владеть (ничем не владея) не может, ибо – боится навсегда потерять то, что и так неизбежно теряет; свободно падший (то есть перекинувшись в божики) человек как раз и утратил свободу, став неспособен подняться собственной волей; искупление от человека может быть совершено лишь по-человечески свободным существом, – молча произнес ему золотозубый.
Стоило незваному гостю упасть, как золотозубый стал совершенно спокоен. Причём – настолько, что даже его студеные глаза потеплели: стал он сам от себя отстранён – словно бы видел происходящее как буквицы Книги Суде’б.
В которой книге все эти вечное «упади-поднимись» и это вечное «что вверху, то и внизу» – они совершенно неизбежны; но – только не для тебя, человечек по имени Стас: здесь и сейчас ты – именно сейчас и здесь, причем – навсегда не сейчас; ибо ты – не существуешь в неистребимом «всегда».
Ты – остаешься в иллюзорных «вчера» или «завтра»; Стас «мог бы никогда с этим не согласиться», но – именно сейчас Стас услышал свой приговор (на великорусском и вслух):
– А теперь брось битое стекло. Заигрался. Не дитя невинное.
Совершенно заледеневший (но – иначе, чем давешняя студеная ярость) Стас вдруг ощутил, как словно бы сама по себе начинает таять его ладонь (и продолжает таять, и начинает она разжиматься) – и вот она уже разжимается-разжиматься-разжалось! И вот уже битое стекло из нее начало вываливаться-падать-упало.
Тогда и тишина – вздохнула. Застонали и заворочались поверженные пришлым маленьким Стасом здешние большие голиафы. Застонала битая посуда. Потом завизжала женщина. Потом еще несколько. Все это было лишним, как добавление к достаточному; но – не поэтому все опять перекинулось в латынь.
А потому что произнесено было (именно) золотозубым:
– Эй, кто-нибудь! Утихомирьте их. И закройте все двери, никого не выпускать.
А на деле звучало: Саблин Плинию – третье: «Разве советую я тебе любовь к ближнему? Разве я здесь для того, чтобы исправить все дурное, что тобою содеяно?» Нет, я здесь для того, чтобы тебя навсегда изменить, сделав низшим – раз уж ты по воле своей быть высшим не волен.