Причём – даже внешне её голос лишён выражения принуждения: всё сам, и никто кроме. А ещё – он (тоже) не смотрел на неё; но – он её видел (изнутри себя). Она оказалась всем: смыслом, целью, спасением.
Хотя – (казалось бы) была рядом с ним просто очень юная женщина. Что (не менее просто) очень коротко стрижена; но – было непонятно, куда подевались крылья её волос, необъятные и неопалимые; при всём при том – прямо-таки видится, что прикусила она полыхающий локон.
Причём – словно бы так, как возможно прикусить лишь один из ныне мёртвых языков (вечно живого пламени речи).
Видится – сузились её рысьи зрачки. Показалось-таки – она обернулась и взглянула (мир перевернулся, потом – вернулся). И ничего не стало, и остались только её глаза, прозрачные и холодные (как раскалённое солнце пустыни, бесконечно далёкое сквозь вакуум) – и ничего не произошло, и она не смотрела на него.
Казалось – само Вечное Возвращение могло бы (словно бы) «проклюнуться». Как птенец вселенной – из яйца небытия; разве что Стас – это желток в яйце страуса, заранее спрятавшего голову.
Стас – выпрямился. Он (на своем заднем сиденье) чувствовал себя бедным рыцарем, которого (вместе с пробитыми насквозь латами) подхватил некий поток вихря и понёс (не испрашивая ни разрешений, ни просьб); но – она на него так и не посмотрела.
Тогда в его горделивом (как бы живущем отдельно) сердце зародилась горделивая боль (накатилась – как капля по стеклу); но – тоже живущая отдельно. Тогда захотел он ответить на её невысказанный (но – самим фактом её присутствия заданный) вопрос: «Скажи мне, чего ты хочешь?»
Он ответил вопросом на этот не прозвучавший вопрос:
– Скажи мне, кто ты?
Она ответила, не задумавшись:
– Просто женщина (и, может статься, твоя).
Он опять мысленно схватился за сердце (словно бы захотел выдавить из него боль); но – она опять не обернулась к нему. Тогда он прохрипел еще раз:
– Всё! Я хочу – всё и навсегда.
Тотчас завизжал шинами вишневый автомобиль. Машина (по желанию deus ex machina) вписалась в очередной дантов круг; но – Яна уже бросила руль: дальше машина неслась сама по себе.
Она – позабыла о скорости и о резине, как о чем-то совершенно несущественном. Она – наконец-то обернулась. Он (наконец-то) наяву увидел ее глаза – увидел в них раскаленную пустыню (и не отвел взгляда). Тогда резко и очень раздельно, и на чистейшей латыни она произнесла:
– «Плиний Тациту привет! Ты сам себе не рукоплещешь, так позволь это сделать мне.» Позволь – и я попробую.
Стас хорошо ее слышал. Стас, казалось бы, понял: с этого мгновения тяжелейший груз (невообразимой ответственности) стал давить на его тело и душу; но – он так и не отвел взгляда.
Потому – Стас хорошо её слышал и понял, что закончила она искренними словами русского языка:
– Бедный ты мой.
Позабытый автомобиль (почти не по её воле) продолжал мчаться сквозь ночь, и вечность рычала позади него; и всё-всё (и далеко впереди, и прямо перед ним) будущее – не наступало, а лишь расступалось, причем – с превеликим трудом; время спустя Яна вновь к нему обернулась:
– Хочешь всего и сейчас? Тогда сделай все уже бывшее – (не)бывшим: то есть не умри (и опять, и опять – не умри); даже общий Отец наш – без наших с тобой решений, (не) способен на «это» (не станет ничего делать за нас)! Хоть и сказал уже, что «это» – хорошо; но – отныне и пока хватит сил твоих, придут в твою власть предположение, стремление, воля и отказ.
Сам не понимая, что говорит, он ответил:
– Этого недостаточно, как видишь; ибо – я всё ещё жив!
Этими словами он перебил её слова; этими словами он не подивился ее небесным словам – и не сказал ей, что отныне никогда не помыслит себя отделённым от единственной (на все времена) женщины; ему показалось даже, что она с ним согласилась:
– Если сможешь коснуться «всего» – коснись! Пусть во власти твоей не будет ничего, кроме нашего с тобой Слова и Дела: наступления Дня Следующего; отныне и навсегда тело твоё – уже не в твоей власти; не во власти твоей – имущества, громкие прославления и прочие слова, и правительства стран, и их теневые владыки; словом, все вещи Этого Дня, не особо живые – отныне и навсегда не твоё.
Стас давно понял, что назад дороги нет. Теперь он начинал понимать, что и впереди – только она, Первая и Последняя женщина. Которая подводила итог (его безысходности):
– Таким ты и будешь; но – лишь доколе достанет души, – говоря все это (вспомним, что Стас очутился в своей – и только своей! – страшной сказке), женщина словно бы перекинулась: на миг она представилась ему наездницей волшебного Серого Волка – глазищ-щи лучей впереди, делящие ровно-поровну ночь.