— Сто пятьдесят квадратных метров, — вновь заговорил он. — С садом, камином, погребом и сараем. Большая редкость для Парижа. Как вы думаете, почему этот дом достался вам за гроши?
— Наверное, потому, что он в плачевном состоянии.
— А как вы думаете, почему его не снесли?
— Дом стоит в конце переулка и никому не мешает.
— И все-таки, hombre. За шесть лет ни единого покупателя. Вас это не встревожило?
— Дело в том, господин Веласко, что меня крайне трудно встревожить.
Адамберг одним взмахом мастерка соскреб остатки цемента.
— Предположим, это вас встревожило, — не отступал старик. — Предположим, вы удивились, что этот дом никому не приглянулся.
— Тут уборная во дворе. Кому это надо в наше время.
— Можно построить стену и соединить ее с домом, как это делаете вы.
— Я не для себя стараюсь. У меня жена и сын.
— Боже праведный, вы же не собираетесь поселить тут женщину?
— Пожалуй, нет, но они будут приезжать иногда.
— А она? Она-то не будет тут спать?
Адамберг нахмурился. Старик положил ему руку на плечо, стараясь привлечь его внимание.
— Не надейтесь, что вы сильнее всех, — сказал он, понизив голос. — Продайте дом. Это выше нашего разумения. Есть вещи, нам недоступные.
— Какие именно?
Лусио пожевал потухшую сигарету.
— Видите? — спросил он, подняв обрубок правой руки.
— Вижу, — уважительно ответил Адамберг.
— Я лишился руки в девять лет, во время гражданской войны.
— Понимаю.
— А она все равно чешется. Чешется отсутствующая рука, шестьдесят девять лет спустя. В одном и том же месте, — объяснил старик, указывая на точку в пустоте. — Мама знала почему — меня туда укусил паук. Я потерял руку, не дочесав укус. Он и сейчас зудит.
— Да, конечно, — сказал Адамберг, беззвучно помешивая раствор.
— Потому что он не закончил своего существования. Понимаете? Укус требует своего и мстит. Вам это ничего не напоминает?
— Звезды? — предположил Адамберг. — Они продолжают светить несмотря на то, что давно погасли.
— Ну, допустим, — удивленно согласился Лусио. — Или чувство — например, парень все еще любит девушку, или наоборот, хотя между ними все кончено. Улавливаете ситуацию?
— Да.
— А почему парень по-прежнему любит девушку, или наоборот? Как это объяснить?
— Не знаю, — терпеливо признал комиссар.
Улучив момент между порывами ветра, мартовское солнце ласково согревало спину — Адамбергу очень нравилось строить стену в этом заброшенном саду. Лусио Веласко Пас может болтать сколько угодно, его это не смущает.
— Просто чувство не закончило своего бытия. Эти вещи существуют вне нас. Надо подождать, пока что-то завершится, то есть дочесать до конца. Если умрешь, не поставив в жизни точку, произойдет то же самое. Убиенные шатаются в пустоте, и мы чешемся из-за всяких выродков.
— Укусы паука, — сказал Адамберг, возвращаясь на круги своя.
— Привидения, — серьезно поправил его старик. — Догадываетесь теперь, почему никто не захотел покупать ваш дом? Потому что он с привидениями, hombre.
Адамберг доскреб цемент из лотка и потер руки.
— А что такого? — сказал он. — Я не против. Я привык к вещам, которые от меня ускользают.
Лусио вздернул подбородок и грустно взглянул на Адамберга:
— Ты сам, hombre, не ускользнешь, если будешь умничать. Что ты себе воображаешь? Что ты сильнее ее?
— Ее? Это женщина?
— Это призрак из стародавнего века, с дореволюционных времен. Зловредная старуха, тень.
Комиссар медленно провел рукой по шершавой поверхности камня.
— Да ну? — вдруг задумался он. — Тень?
II
Адамберг варил кофе в новой необъятной кухне, где все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Солнечный свет, проникая сквозь окна в мелком переплете, падал на старинные матовые красные плиты — из стародавнего века. Запах влажности, горелого дерева, новой клеенки, что-то, если вдуматься, схожее с ароматом его домика в горах. Он поставил на стол две разномастные чашки, прямо на высвеченный солнцем прямоугольник. Его сосед сидел прямо, единственной рукой сжимая колено. Широченная лапа, способная удушить быка, казалось, удвоилась в объеме, чтобы возместить отсутствие второй руки.
— Не найдется ли у вас чего-нибудь выпить, извините за беспокойство?
Пока Адамберг рылся в поисках спиртного в еще не разобранных после переезда коробках, Лусио окинул сад подозрительным взглядом.
— Дочка не разрешает?
— Не поощряет.
— Вот, например. Что это у нас такое? — спросил Адамберг, вытаскивая из ящика бутылку.