Во второй том она бы вклеила три заветные фотографии, две святыни в виде писем и записала бы все разговоры, шутки, ласки, слёзы, ссоры и примирения, любовный лепет и любовные проклятия, молчания и сны. Собрала бы сюда все билетики на поезда и в кино, все программки посещённых спектаклей и выставок, меню любимых кафе и листики с кредитами, которые записывали в лавках на их улице, чтобы в день зарплаты они могли расплатиться за доверенные в долг продукты. Одним словом, во второй том она бы поместила сорок лет совместной жизни с Антуаном.
Ну а третий том ещё лежал бы на столике, и она потихонечку записывала бы в него приметы старости и тоску своего вдовства. Вклеивала бы чеки от арендаторов и рецепты на лекарства и очки.
Но мадам Виго знала, что написать историю своей жизни могут только самые бессердечные или уж самые святые люди. Лично у неё просто бы разорвалось сердце – как и у большинства обычных старых людей. Но она не могла позволить случиться разрыву сердца: ведь у неё был Лью!
Лью Третий был божеством и попугаем. Розовощёкий неразлучник, от клюва до кончика хвоста семнадцать сантиметров ярко-жёлтых перьев с апельсиново-розовой головой и маской, когда выбирался из клетки расправить крылья и пообщаться, летал по квартире, как самостоятельная электрическая лампочка мощностью в тысячу ватт, и светился из самых разных углов.
Прежде мадам Виго не любила домашних животных и особенно не понимала птиц в неволе. Однако, когда случился их роман и брак с месье Виго, у него, страстного любителя птиц, уже жил Лью Первый, и ей пришлось смириться с этим. Да и не смириться было невозможно: ведь они вместе летели к двери – встречать месье Виго вечером с работы, и, когда он сжимал её в объятиях, стоило ей разомкнуть ресницы, она видела прямо перед своим носом строго склонённую розовощекую головку и требовательный чёрный глаз сидящего на плече мужа попугая, словно бы говорящий: понимаешь ли ты хоть, как тебе повезло?!
Посмеиваясь, она наблюдала, как муж часами уговаривал новую птичку, Лью Второго, сесть к нему на руку, как долго и терпеливо устанавливал контакт и добивался его, к обоюдному счастью птицы и человека. «Дай поцелую», – говорил месье Виго, и Лью, бочком переставив лапки по его плечу к щеке, тыкался светлым клювом ему в губы, после чего следовало ритуальное поглаживание склонённой головы человеческим носом.
Когда они только познакомились, месье Виго окружил Анн настолько суетливыми ухаживаниями, с ежедневными букетиками, приглашениями на концерты и выставки, в музеи и театры, что к пятнице третьей недели свиданий она пожалела, что согласилась в первый раз. И ещё он почти всё время говорил.
Сдержанная, очень отстранённая, Анн довольно скоро стала утомляться. Она не понимала, почему нельзя молча бродить по городу, заходить к кафе, какие попадутся на пути, не заказывая столик заранее. А почему надо всё время говорить?
И створки едва начавшей открываться устрицы стали смыкаться.
Месье Виго мгновенно почувствовал это и впал в оцепенение. Он не понимал, что не так, и только беспомощно вглядывался в волевое лицо, лёгкие ресницы, любовался на длинный тонкий нос с забавным словно бы маленьким сердечком на кончике, будто в младенчестве ещё мягкие хрящи кто-то ласково и едва коснувшись прищипнул. И как оно рифмуется с выемкой в центре верхней губы…
Анн вытянула ноги, в плаще уже становилось холодно. Они сидели на скамейке, в чёрном мокром асфальте отражались прохожие и волны света от фар проезжавших сзади автомобилей.
Хотелось заплакать, но она просто закрыла глаза и курила. Курить ей не нравилось, но в 1963 году курили все.
– Вы не замёрзли? Можем зайти куда-нибудь, выпить горячего вина, – беспомощно предложил месье Виго.
– А можем не заходить, – ответила Анн.
– Да, можем и не заходить.
Старше неё почти на десять лет, какой-то главный инженер по газовым коммуникациям, он уже был женат прежде и при этом оставался таким неуверенным! Нет, это не то. Она, конечно, мечтала о любви, но, с одной стороны, вовсе не вычеркнула из памяти свою первую страсть, а с другой, влюблённый в неё мямля совершенно не похож на мужчину, с которым ей было бы не досадно встречаться.
Она решительно поднялась:
– Большое спасибо за чудесный вечер, Антуан. Я поеду домой.