— Отец!..
— Слышу, — сказал Антипов.
— Здравствуй, отец.
— Здравствуй, сынок. Откуда ты взялся?
— Проездом на фронт, — ответил Михаил. — На несколько часов. Отпустили. Прибегут за мной, когда надо.
— Дома был? — И понял, что спросил глупость.
— Тебя ждем. Давай быстрее, отец. А то каждую минуту могут прибежать.
Да, разумеется, надо быстрее. Надо велеть подручным, чтобы убрали все, заготовки чтобы из печи вытащить не позабыли, а то погорят, и бежать домой. Михаил приехал, чертушка рыжий! Какое же у него звание, ведь в училище был? Командир, в общем. Поди ж ты — командир! Здоровущий вымахал, по фотокарточке и то заметно. Пожалуй, с ним теперь и не совладать. Нет, где там!.. Как же он в танк залезает, такой большой и здоровый?.. Помогают, наверно. В танке-то внутри тесно.
— Ты что молчишь, отец? — хрипело в трубке, которую Антипов держал на расстоянии, не прижимая к уху.
На него внимательно смотрели все: начальник цеха, директор и этот военный с повязкой на глазу. Почему они здесь?.. Ведь ночь уже. Ах да, утром — в девять ноль-ноль — подадут вагоны, будут грузить танки, или, как их называют на заводе, машины. А он отковал всего четыре крюка. Четвертый почти отковал. Подкатать осталось, и будет готов. Сложная все-таки работа.
— Мы ждем, отец, — повторил Михаил, и голое у него стал неожиданно громкий и близкий, словно он вошел в кабинет и стоит за спиной.
— Не ждите, — сказал Антипов. — Я не могу. Работа срочная.
— Ну как же это, отец? Объясни там начальству!
— Надо, сынок. — И он положил трубку.
Никто не обронил ни слова, пока Антипов шел к двери, а вот когда открыл уже дверь, его окликнул начальник цеха:
— Михалыч, постой-ка!
Антипов не ответил, не обернулся даже.
На лестнице, спустившись на три-четыре ступеньки, он все же остановился в нерешительности. В конце концов, думалось, полчаса до барака, полчаса обратно. Пять... Нет, десять минут побыть дома. Хоть бы обнять Михаила, посмотреть на него, какой он. После можно и поднажать, до утра далеко. И даже если восемь оставшихся крюков он откует не сегодня ночью, а завтра днем?.. Сын не каждый день приезжает. Когда еще удастся свидеться? Война.
Он уже готов был вернуться в кабинет: всего на несколько часов заехал сын, пусть директор и военный с повязкой на глазу («Интересно, на фронте он ранен, что ли?..») не обессудят, но ему непременно нужно сейчас домой.
И — как ножом остро: «Осипов же заболел!» А это значит, ему одному придется справляться со всеми крюками, и эти восемь, которые он не откует сегодня ночью, уже никогда не будут откованы. Никогда.
И тут Антипову ясно-ясно представилась заснеженная дорога и метель — даже свист ветра он услыхал, — и как будто стоят на этой дороге в белой степи (именно в степи, хотя он и не видел ее) безжизненные, покрытые инеем, мертвые восемь танков, стоят и не могут вытащить друг друга из глубокого снега, который мало-помалу заносит их, потому что ни у одного нет буксирных крюков, не за что зацепить тросы... А в переднем танке — обязательно в переднем, в главном — сидит сын Михаил со своим экипажем...
И почему-то тут же бегает младший лейтенант Сазонов.
Он отер со лба пот и пошел вниз.
Возле молота копошились две девчонки, укладывали на тележку горячие еще крюки, и рукавицы у них дымились. Сашка с осиповским подручным стояли рядом и зубоскалили.
— Давайте, девочки, давайте! — кричал Сашка.
— А ну возьми клещи! — разозлился Антипов. — Совесть совсем потеряли, что ли?!
— Да мы... — заикнулся растерянно осиповский подручный. Но схватил клещи и в один миг уложил крюки на тележку.
— Поехали, — сказал Антипов уже спокойно, миролюбиво. Надолго зла у него никогда не хватало.
Было двадцать минут четвертого, когда подошел начальник цеха.
— Кажется, сын, Михалыч.
Да, это был сын, и звонил он со станции.
— Все, отец, — потерянно и тихо сказал он. — Уезжаем.
— С богом, сынок, — пожелал Антипов и закусил губу. — Смотри там, воюй как следует.
— Что ты сказал?!
— Воюй, говорю, как положено! Не подведи нашу фамилию!
Невесть откуда взявшийся девичий голос повторил: «Отец вам говорит, чтобы воевали хорошо и не подвели свою фамилию!»
— Верно, — подтвердил Антипов и улыбнулся невольно.
— Будет исполнено! — очень издалека отозвался Михаил.
— Вот и ладно... Да, какое у тебя звание?
И опять продублировала телефонистка: «Отец спрашивает, какое у вас воинское звание?»
— Лейтенант.
— Это сколько же кубиков?
— Два, отец, два. — Михаил засмеялся в трубку, и смех его был слышен громко, отчетливо.
«Значит, главнее Сазонова», — подумал Антипов и сказал:
— Ну, давай.
— Отец, я хотел тебе сказать...
— Говори, раз хотел.
— Дело, понимаешь, такое...
И тут в ухо ударили короткие, прерывистые гудки, и, сколько Антипов ни кричал, сколько ни дул в трубку, голоса Михаила так больше и не услышал.
— На линии что-то, — виновато сказала телефонистка. — С железной дорогой вечно... Прямо несчастье, а не связь.
— Спасибо, милая. Всё уже обговорили.
Директора, теперь только обратил внимание Антипов, в кабинете не было, а военный спал, уронив голову на край стола. Начальник цеха вздохнул, но ничего не сказал, отвернулся. И хорошо, что не сказал. Слова были не нужны Антипову. Ничьи слова. Он протянул руку, взял папиросу и стал искать в карманах спички, хотя их там и не было вовсе, и он знал, что нету, а уходить от телефона сразу нельзя: вдруг на линии все наладится и Михаил позвонит снова...
Он стоял у стола пять или, может быть, десять минут. Телефон не звонил, начальник молчал, понимая, почему Антипов не уходит, но вот пошевелился военный, вздернул голову и одним глазом удивленно посмотрел по сторонам.
— Задремал, кажется, — сказал он, стыдясь этого.
Антипов пошел из кабинета.
Спускался он медленно, нисколько не надеясь, что его могут позвать, окликнуть, а просто усталость, с которой не было уже сил бороться, ломала его. Ныл каждый мускул, каждый нерв, отдаваясь в висках и в затылке долгим, глухим звоном.
Сашка не дотянул-таки до конца смены: уснул где-то около шести утра прямо здесь же, у молота. Спящего, его отнесли в раздевалку, и сонный он был совсем ребенком — шлепал губами и пускал пузыри.
За Антиповым директор прислал свою машину. Она подъехала прямо к цеховым воротам. Он не сел в машину, отказался. Пошел посмотреть, как на платформы грузились танки. Тут же были и военный с повязкой на правом глазу — Антипов догадался, что он военпред, — и директор. А Михаила не было. Да ведь и не могло быть, понимал Захар Михалыч, раз он уехал ночью.
К нему подошел молоденький командир с розовыми, пухлыми щеками.
— Отличные боевые машины делаете! — сказал он восторженно. — Спасибо вам, отец.
— На здоровье, — не очень-то ласково ответил Антипов и пошагал быстро — откуда и силы взялись — к проходной.
ГЛАВА II
Бараки поставлены в два ряда — по четырнадцать в каждом. Пройтись по этой улице даже приятно. Крыльцо к крыльцу, с легкими перилками, Между бараками сосны шумят на ветру, а хозяйство все — сараюхи, помойки, поленницы с дровами — позади бараков, их не видно. Покрасить бы наличники на окнах и рамы в какой-нибудь веселый цвет, в голубой хотя бы, — получился бы дачный загородный поселок, и только.
В общем, правду писала Клавдия отцу: устроились они вполне прилично. Комнатка, конечно, маленькая — шесть шагов от двери до окна и четыре от стенки до стенки, но дело не в том. Была бы крыша над головой, было бы где переспать от работы до работы и согреться. Остальное, говорил Антипов, так или иначе образуется. Верно, что крыша крыше рознь, иная и от дождя людей не прятала, однако им-то повезло: никого не стеснили, сами хозяева в своей клетушке и крыша над ними не дырявая оказалась. И как раз посреди барака. Пять комнат — по левую сторону и пять по правую. Теплее зимой, и мимо двери никто не шастает, тихо.