— Все облазили-осмотрели? Тогда двинулись, — позвал он.
— Лодку купим, отец? — спросила Клава.
— Можно и лодку.
ГЛАВА XXX
Самым узким местом в цехе было изготовление резцов, которые делали тысячами и для своего, и для других заводов. Особенно «зажимала» фрезеровка: работа простая, но муторная и низкооплачиваемая. Хорошего, опытного фрезеровщика не заставишь заниматься такой работой, а подростки не выполняли норм выработки. Волей-неволей в конце месяца приходилось организовывать авралы, чтобы не завалить программу.
После одного из очередных авралов к Анатолию и обратился Павел Иванович Серов.
— Мыслишка у меня есть, Модестович. Не дело это — дрыгаться с одним резцом. На установку заготовок и на холостой ход больше времени тратим, чем на работу.
— Что вы предлагаете?
— Зажимы надо бы какие-то приспособить, чтобы сразу несколько заготовок ставить.
Этим приспособлением — нужно было рассчитать все, выверить, заказать оснастку, а прежде выполнить чертежи — и занимались Анатолий с Серовым последние недели. Идея была проста, очевидна, как сказал бы конструктор, а потому сулила успех.
Когда все было готово, Павел Иванович вышел в ночную смену. Анатолий тоже пришел.
— Ну, ни пуха ни пера!..
— К черту, к черту! — улыбнулся Серов.
Для начала закрепили на станке шесть заготовок проходных резцов тридцать на тридцать: два ряда по три штуки. Фреза натужно вгрызлась в металл, и тотчас одна заготовка вылезла из своего ряда. Раздался дикий скрежет. Серов едва успел выключить станок...
— Не тянет, что ли? — Он разочарованно смотрел на Анатолия. — Может, перейти на другой?
— Дело не в этом... — Анатолий задумался на короткое время, потом схватил одну заготовку, вторую, третью и стал проверять размеры. — Так и есть! — сказал, вздохнув.
— Что такое?
— Неровные, Павел Иванович. А главное, косые — квадрат не выдержан. Вот и вылезают, когда мы зажимаем.
— Пожалуй, Модестович, ты прав...
С трудом из кучи заготовок они отобрали десятка три точных по размерам и с правильным квадратом. Установили опять шесть — получилось. Попробовали девять, двенадцать...
— Все в порядке! — радовался Анатолий. — Дело-то, оказывается, пустяковое!..
— Так-то оно так, — проговорил Серов, почесывая в затылке. — Но где взять идеальные заготовки? Если б прокат давали, а это протяжка...
— Потребуем, чтобы в кузнице не халтурили!
— Это значит идти к Соловьеву, а с ним, Модестович, разговаривать не приведи бог! Упрямый, как баран.
— Упрямый не упрямый, а брак принимать от них не будем.
— Николай Григорьевич к нему не пойдет, — сказал Серов. — Они старые друзья-приятели.
— А при чем тут приятели? Речь-то о работе!
Наутро Анатолий доложил Кузнецову о результатах испытаний. Тот выслушал его внимательно, заинтересованно.
— Двенадцать, говорите, можно устанавливать?
— Полагаю, что и пятнадцать.
— Заманчиво, действительно! Этак мы в два счета решим проблему!
— Я прикинул, — сказал Анатолий. — С приспособлением Серова на всю программу по резцам можно ставить четверых фрезеровщиков. А сейчас у нас десять-одиннадцать человек занято — и не справляются.
Кузнецов взял обработанную заготовку, придирчиво осмотрел ее.
— С богом, как говорится, Анатолий Модестович! Оформляйте в БРИЗе рацпредложение и заказывайте оснастку.
— Необходимо, Николай Григорьевич, чтобы из кузнечного поставляли протяжку лучшего качества. Вы бы позвонили Соловьеву...
— Звонками мы ничего не добьемся, — сказал Кузнецов. — Звонок к делу не подошьешь. Вы вот что. Вы ступайте-ка к нему сами. Я бы сходил, но дел по горло, Анатолий Модестович!.. Да и вам нужно привыкать, знакомиться с будущими своими коллегами. Чего удивляетесь?.. Я не вечно буду сидеть в этом кресле. Только обязательно возьмите с собой Орлова. Он мужик дошлый и знает всех...
Анатолий понял, что это просто дипломатический ход: не хочется Кузнецову ссориться с начальником кузнечного цеха. Старая дружба взяла верх. Но и отступать некуда, кто-то должен пойти.
И они отправились с Ван Ванычем.
Соловьев, предупрежденный по телефону, что к нему пошли представители инструментального цеха — зачем именно, он не знал, — встретил их радушно, точно они явились в гости и тем осчастливили его. Эта манера Соловьева была известна всему заводу, однако нет-нет кто-нибудь и попадался впросак. Придет человек требовать, ругаться, настроит себя вроде агрессивно, а уйдет ни с чем! Начальник кузнечного обескуражит, обезоружит своим наигранным радушием, простотой обхождения и, глядишь, уже сам жалуется на тяжкую долю свою. Получается, что не к нему пришли с требованиями, а он пригласил, чтобы выслушали его жалобы...
Ван Ваныч предупреждал:
— Ты, Модестович, дай ему выговориться, опростаться, потом уже сам говори. Пусть устанет.
— О! — поднимаясь из-за огромного стола, заваленного бумагами и образцами поковок, воскликнул Соловьев. — Какие гости к нам пожаловали!.. Глазам не верю.. Садитесь, садитесь... Могу угостить газировкой, благо у нас бесплатная. — Он хохотнул, подмигивая. Большего, увы, не имею и я!.. Да что там! Все, словно сговорились, так и норовят, так и норовят сделать из Соловьева козла отпущения, а я спрашиваю: хоть кто-нибудь, хоть один человек на заводе вник, каково приходится мне?! Все твердят: давай, давай, давай! Дал бы. Обеспечил бы. С большим нашим удовольствием, только работать некому и не на чем. — Он вздохнул глубоко и развел руками. — Проблема номер один! В цех спуститься не желаете?.. Не хотите. Никто не хочет, как будто вопросы обеспечения завода поковками решаются здесь, в моем кабинете. А они решаются там! — Он ткнул пальцем в пол. — У молотов и прессов. В частности, — Соловьев пронзительно смотрел на Анатолия, — руками и опытом вашего уважаемого тестя! Если б то у меня было три или пять таких кузнецов, как ваш тесть!.. Тогда бы Соловьев не знал никаких забот...
Задребезжал на столе один из многочисленных телефонов. Соловьев поспешно схватил трубку.
— Слушаю. Да, я... Но у меня люди... Неудобно, Геннадий Федорович! — Прикрыв ладонью микрофон, он почмокал губами. Дескать, сам директор беспокоит, не обессудьте, товарищи. — Хорошо, хорошо, сделаю... Разумеется, вынужден буду приостановить... Помилуйте!.. Слушаюсь. — Он бросил трубку. — Прошу прощения, сам вызывает! — И поднялся.
— Ну и артист же ты, Пал Палыч! — покачав головой, сказал Орлов. — Вот его, Модестовича, ты, может, и обвел бы, а я-то тебя ого сколько годов знаю! Брось выламываться. Директор, между прочим, в седьмом цехе с какой-то комиссией. В шляпах все, на машинах.
— Да что ты говоришь?! — изображая крайнее удивление, воскликнул Соловьев. — Неужели опять меня разыгрывают?.. На днях, знаете, раздается звонок. Говорит мужской голос, очень похожий на главного. Приказывает уверенно так, сердито немедленно явиться к нему. Иду, докладываю. А главный смотрит на меня, как на сумасшедшего. Сук-кины дети! Интересно, кто этим безобразием занимается?.. Представляете, с какими глазами я бы заявился сейчас к Геннадию Федоровичу?! А он шуток не любит, нет...
— Зато ты большой любитель, — остановил его Ван Ваныч, посмеиваясь.
— В каком смысле?
— Но мы к тебе не за шутками и не речи твои певучие слушать. У нас дело.
— Что такое?.. Минутку, я выясню один вопросик и к вашим услугам. Сейчас. — Он опять потянулся к телефону.
Орлов задержал его руку:
— Хватит, а?..
— Послушай, Антипов, я ведь не поздравил тебя с назначением! — Соловьев привстал, поклонился. — Приносят, понимаешь, приказы...
— Спасибо, — сказал Анатолий.
— С тебя как бы приходится...
— Насчет «приходится» после, — сказал Ван Ваныч и в двух словах объяснил, зачем они пришли.