— А что особенного? Сервиз нам не нужен, а Толе ходить совсем не в чем. Стыдно даже. Заместитель начальника цеха, а ходит в драной шинели...
— Стыдно?! А ты подумала, что́ продаешь?.. — Он был не на шутку взбешен.
— Господи, — сказала Клава, — подумаешь, какая важность! Если завещание оставлено Наташке...
— Замолчи! Не в том дело, говорят тебе, кому оставлено, а в том, что не нами нажито, не нами сбережено — не нам, значит, и торговать!
— По-твоему, пусть эти чашки с блюдцами стоят без толку, а Толя пусть носит рвань?
— Солдатская шинель не рвань! Ею гордиться надо! Не реви! Ишь моду взяла — чуть что, в слезы. Смотреть противно.
— Тебе на всех противно смотреть, — всхлипнула Клава. — Только о себе думаешь...
— Клава, ты с ума сошла! — крикнул Анатолий.
— А ты молчи! — Она схватила с комода пачку денег и швырнула на стол. — Подавитесь этими деньгами!..
— Истеричка! — поморщился Антипов. — Хуже последней базарной бабы!
— В самом деле, — сказал Анатолий. — Черт с ним с пальто. Получу премию за предложение, и купим. А не купим, тоже обойдусь. Возьми себя в руки, тебе нельзя волноваться...
Клава вскочила.
— Ах, волноваться мне нельзя?.. — Она смотрела на мужа полными гнева и презрения глазами. — Пожалел, да?.. Думаешь, я не знаю, где ты был в ту ночь?.. Все знаю!
— Что ты знаешь? — опешил Анатолий. — Я же объяснял, что ночевал на вокзале...
— На вокзале! — передразнила она. — У шлюхи ты ночевал, у сестры этой Артамоновой!.. Я молчала долго, теперь не буду, не буду!..
— Ты выйди-ка, оставь нас, — велел Захар Михалыч зятю и, когда Анатолий ушел, спросил: — Кто тебе сказал это?
— Люди, люди сказали!
— Не ори, я не глухой. Так, значит, люди сказали... Ну, а если эти самые люди тебе еще что-нибудь скажут?..
Клава, насупившись и всхлипывая, молчала.
— Ты кому больше веришь: болтунам с длинными языками или мужу, отцу твоего будущего ребенка?
— Но это же правда...
— Что правда, что?
— Ну... — Она подняла заплаканное лицо.
— Что он в гостях был? Да, был. И что же из того?.. Он не в лесу живет, а среди людей, в коллективе. Виноват, что не предупредил?.. Допустим, виноват. Так он и повинился.
— Из гостей-то он ушел не один...
— Ушел, пришел... Проводил женщину домой, и правильно сделал. На то он мужчина. Прилично разве бросить женщину ночью на улице?
— Говорят, он остался у нее...
— Говорят, говорят! Тьфу!.. Меньше слушай, что говорят. Как ты собираешься с человеком всю жизнь жить, если, не проживши года, уже сомневаешься в нем, не веришь?..
Тихонько приоткрылась дверь. Наташка просунула в комнату голову. Глазенки у нее были настороженные, испуганные.
— Дедушка, — сказала она, — вы ругаетесь или громко разговариваете?
— Разговариваем, — сказал Антипов. — А ты ступай, ступай к дяде Толе. Мы скоро.
— Не надо ругаться. — Она прикрыла дверь.
— Ты слышала когда-нибудь, — продолжал Захар Михалыч, расхаживая по комнате, — чтобы твоя мать меня упрекала в чем?
— Тебя не за что.
— Есть и было за что. Вот и ты не всегда довольна мной. И у твоей матери бывали причины выражать недовольство. И выражала, не думай! Только ни ты, ни Михаил не слыхали этого, потому что все неприятности между нами решались. Не ребенок уже, в матери готовишься, пора научиться сдерживать себя!.. Распускаться станешь — прямо говорю тебе — ничего хорошего не получится.
— Боюсь я, отец...
— Чего боишься?
— Вдруг Толя разлюбил меня.
— Дурочка! — ласково сказал он. — Если любил, так скоро не разлюбит... Любовь, дочка, не в том, чтобы во всем потакать друг дружке. И спорят люди, и ругаются, без этого не бывает живой жизни — это тебе не книжки и не кино. А вот зло на сердце держать — нельзя! — Захар Михалыч подошел к дочери, погладил ее. — Есть что сказать — скажи и забудь... Ну, ну! Приведи себя в порядок, и чтобы я больше никогда такого не слышал и не видел. Твой муж — порядочный человек...
— Правда? — с надеждой спросила Клава. — Ты не обманываешь меня?
— Какой мне смысл обманывать? А в следующий выходной поезжайте и купите пальто.
— Не надо.
— Не дури. Дело все равно не поправишь. Ты возьми в толк: не чашек жалко. Память это, дочка!..
— Я понимаю, отец, — вытирая слезы, сказала Клава виновато. — Не подумала, прости.
— Понимаешь, и хорошо.
— А может, поискать и купить точно такой же сервиз?
— Где же ты купишь, глупая? Анна Тихоновна говорила, что ему цены нет. Редкий он какой-то, особенный.
— А одна чашка была с трещиной.
— Ладно, ладно, — успокоил ее Захар Михалыч. — Если с трещиной, тогда ничего, может. А с мужем помирись.
— Я должна... извиниться? — Клава закусила губу.
— Откуда мне знать, — сказал Антипов с горечью. — Вы, женщины, лучше в этих делах разбираетесь.
Поздно вечером Клаве стало плохо, вдруг начались предродовые схватки, хотя рожать она должна была в декабре. Анатолий вызвал «скорую», и ее увезли. Он тоже уговорил врача взять его с собой...
Антипов метался по квартире. Не очень-то он понимал, что случилось, но чувствовал — что-то серьезное и опасное. По озабоченному виду врача догадаться было нетрудно. Да и Клава, когда приехала «скорая», была без сознания...
За окнами к ночи разгулялась непогода. Ветер неистово раскачивал уличные фонари, комната то озарялась желтым, мертвенным светом, то погружалась в тревожную темноту. В стекла хлестал дождь.
Внучка, напуганная ссорой, а после и нашествием людей в белых халатах, спала неспокойно: ворочалась, вскакивала и бредила. Захар Михалыч боялся, как бы не заболела и она.
Но, кажется, обошлось: ближе к утру Наташка успокоилась, дышала ровно и глубоко, голова была не горячая, так что он смог отвести ее в детский садик. После пошел в проходную и позвонил оттуда в инструментальный цех.
— Анатолия Модестовича нет сегодня, — сказал табельщица. — А это не Захар Михайлович?
— Да.
— Анатолий Модестович звонил недавно, просил передать, что он находится в родильном доме в Ленинграде. Сейчас я скажу адрес...
Антипов поблагодарил, вышел из проходной и задумался. Нужно было решить: ехать ли прямо в роддом или сначала на вокзал, к прибытию поезда.
«Пожалуй, — подумал он, — можно на вокзал...»
Это была его тайна, которой он не делился ни с кем. В последнее время Захар Михалыч, если работал в ночь или во вторую смену, обязательно ездил на вокзал встречать Татьяну. Он понимал, что поступает глупо, наивно, потому что невестка наверняка заранее сообщит о своем приезде, но ничего не мог поделать с собой...
Не встретил он Татьяну и в этот раз.
А в роддом его не пропустили, и он остался ждать в помещении справочного.
— Шел бы ты себе, — говорила ему дежурная. — Без тебя родит твоя дочка.
— Ничего, ничего... — бормотал он.
В конце концов дежурная сжалилась над ним, оценила его упорство и вызвала из отделения врача.
— Это вы отец роженицы Антиповой? — спросила докторша. У нее был измученный, утомленный вид.
— Я. — Он встал. — Как с ней?..
— Тяжело, как же еще! Зять ваш там. Тоже не прогнать. Ох уж эти мужчины!..
— Скажите, это не опасно? — спросил Антипов.
— У вас не найдется закурить? — попросила докторша, ощупывая карманы халата. — Оставила на отделении...
— Пожалуйста! — Он протянул пачку «Норда».
Докторша закурила, затягиваясь жадно, глубоко.
— Опасно, — сказала вдруг. — Очень опасно. Преждевременные роды всегда таят в себе... Но вы не волнуйтесь. Сейчас ее состояние улучшилось. Вызвали профессора Воловика.
— Она...
— Будет, будет жить, дорогой! И ребенок будет. Ступайте-ка вы домой, отдохните. Хорошо, если бы вы смогли увести и зятя... Впрочем... — Она развела руками. — Я возьму еще одну папироску?