— Потянет, Геннадий Федорович, — убежденно возразил Кузнецов. — Фактически он уже сейчас руководит цехом. Мне-то виднее.
— Кстати, старый Антипов не собирается уходить на пенсию.
— Он моложе меня.
— Ладно, оставим лирику. Допустим, я поверил тебе, что ты собрался уйти на пенсию без всяких причин, просто по дурости своей... — Он взял заявление, повертел его, чуть ли не принюхиваясь. — На кой черт вообще уходить с завода? Подберем работу полегче...
«Соглашусь, — подумал Кузнецов. — Пусть назначат мастером или еще кем-нибудь. Все-таки не дома сидеть, от скуки и от безделья сдохнешь раньше времени...»
— Бывает, что я сорвусь, — продолжал директор, — голос повышу, лишнего наговорю, так не со зла же!
— Ерунда это, Геннадий Федорович, — искренне сказал Кузнецов. — Я не девица, а завод не детский сад.
— Трудно будет жить на пенсию.
— Много ли нам вдвоем с женой надо? Кусок хлеба потоньше да кусок масла потолще. — Он улыбнулся невесело.
— Прожить проживете, это верно... Нужен ты заводу, Николай Григорьевич. Твой опыт, твои знания. Сам уходи, а опыт и знания оставь! — Директор тоже улыбнулся, однако и у него получилась нерадостная улыбка.
— Оставляю вместе с Антиповым.
— Не спеши! Сохраним персональный оклад, заслужил. Я дам указание прямо сейчас, чтобы подобрали работу... — Он потянулся за трубкой.
«Это не выход, — с досадой подумал Кузнецов. — Дадут отдохнуть, а после уговорят вернуться. Хитрит Геннадий Федорович...»
— Тут одно из двух: или — или. На другом месте я не смогу, не сумею. Пока не смогу. Потом, может быть. А занимать место лишь бы зарплату получать — не для меня.
Понимал Николай Григорьевич, как нелегко придется ему, когда настанет время прощаться с заводом. Ведь здесь для него даже не второй, а первый дом, главный. Однако не предполагал он, что это так тяжело — уйти... Не всегда и не все было хорошо и гладко. Что-то не ладилось, не получалось, с кем-то и с чем-то не соглашался, кто-то не нравился ему, кому-то не нравился он — жизнь есть жизнь... Казалось бы, чего проще: забудь, выбрось из головы хорошее, вспомни свои большие и маленькие обиды, несправедливости и неполадки, вспомни и ступай себе с чистой совестью подальше от проходной — плохое не удержит... Нет же, помнится отчего-то как раз хорошее. Да и плохое помещается в хорошее, а все вместе составляет биографию, жизнь. Наверное, можно заставить себя забыть, выбросить что-то особенно неприятное, но тогда образуется пустота, и станет больно, что она есть...
— О ком-нибудь другом плохо подумал бы. — Проговорил директор. — О тебе не могу. — Он незаметно потер затылок. Сейчас бы проглотить таблетку, заглушить тупую боль, но в присутствии Кузнецова, который старше его лет на пятнадцать, глотать таблетки было стыдно. А пожалуй, и неприлично. — Нож острый отпускать тебя, честное слово!..
— Все равно придется.
— Все равно, все равно! Помрем мы когда-нибудь все равно. Прикажешь организовывать жизнь исходя из этого?
— Пора и молодому Антипову дать самостоятельность, — сказал Кузнецов. — У него талант, Геннадий Федорович, что ж человека держать на поводке.
— Тут и зарыта собака? — встрепенулся директор, забыв на мгновение про головную боль и про высокое давление.
— Не в этом дело. Устал я.
— Брось эту сказку про белого бычка!
— Вообще-то не хотелось бы оставлять цех неизвестно на кого...
— И мне не хотелось бы. — Директор встал. — Недели хватит на размышления?
— Я все решил. — Кузнецов тоже поднялся.
— Бывает, сегодня что-то решишь твердо, а назавтра ломаешь голову, как бы перерешить.
— Это когда за других решаешь, а я за себя.
— Намек понял, но должен сказать тебе, что решать за других труднее, чем за себя!
— И я про то.
— А чего же решаешь за молодого Антипова?.. Может, он не хочет на твое место? Может, у него свои планы?
— Планы у него есть, это верно, — сказал Кузнецов. — Только они не расходятся с моими.
— Значит, все-таки я угадал?
— Нет. Угадал я.
— Пронюхали?.. — Директор взял Кузнецова за локоть. — Даю тебе слово: потому отпускаю тебя, хоть и болит душа, что сам вижу — молодому Антипову нужно живое дело. Ступай, я ничего не знаю и твоих признаний не слышал. А проводим с честью, не сомневайся.
ГЛАВА IV
Слух о том, что Кузнецов неожиданно решил уйти на пенсию и что на его место назначают молодого Антипова, которого не всякий и по отчеству-то зовет, быстро распространился по заводу.
По-разному люди отнеслись к этой новости. Кто-то удивлялся, кто-то недоумевал, а кто-то принял это известие болезненно. Пошли разговоры, будто бы Кузнецов уходит неспроста и не сам, что это сигнал всем старикам, от которых хотят понемногу избавиться.
В конце концов директор на одной из планерок объявил по селектору, что Кузнецова никто не просил уходить, более того — просили остаться, и Николай Григорьевич подтвердил это лично.
После планерки Анатолий Модестович в который уже раз принялся уговаривать Кузнецова, чтобы тот передумал, взял назад заявление.
— Хватит, Модестович! Сколько можно об этом? Назад пятками не ходят.
— Именно назад пятками и ходят, — пошутил Анатолий Модестович.
— Пускай, кому нравится. А ты двигай по прямой к своей цели и никуда не сворачивай. Это мой тебе совет. Ну, конечно, локтями не очень сильно работай.
— А по головам можно?
— Не перегибай!
— Но ведь вы уходите из-за меня!
— Это тебе так хочется, потому что много о себе думаешь. А я ухожу по причинам высшего порядка, понял? Где там! — Кузнецов махнул рукой. — Поработаешь с мое, тогда поймешь. Или не поймешь. И еще... — Он насупился. — Кто тебя сегодня утром окликнул на заготовительном?
— Леша Гаврилов, а что?
— Запомни, Модестович: он тебе не Леша, а ты ему не Толя. Какие у вас с ним отношения за проходной, меня не интересует. Кумовья вы, сватовья или на рыбалку вместе ходите — не имеет значения. А на работе ты для него начальник, которого зовут Анатолий Модестович. Не нравится — товарищ Антипов. Что морщишься?
— Да так, вообще.
— Пора привыкать. Не мальчик, отец двоих детей, а все в Тольках ходишь. Есть такие люди, которых до глубокой старости по имени все подряд зовут. Не от уважения это, Модестович.
— Какое это имеет значение, Николай Григорьевич?
— Большое. Ты относись к людям по-доброму, а панибратство на работе не разводи. Случись что, как ты того же Гаврилова приструнишь, накажешь, если он для тебя Лешка? Толя Лешу не обидит, не выдаст!.. Дальше — больше. Глядишь, был у человека авторитет — и нет его, улетучился.
— Я постараюсь, — сказал Анатолий Модестович, хорошо зная, что будет трудно.
— Постарайся, а кому надо — я сам скажу, — пообещал Кузнецов. — Понимаю, что тебе неловко. Держись. Держись за Серова, за таких, как он. С ними не бойся поспорить, но когда дельное советуют — прислушивайся. Они не для себя стараются, для производства. У них в крови это. Но свое мнение высоко ставят. Есть мудрое правило — слыхал? — опираться лучше на то, что сопротивляется.
Неожиданно с назначением Анатолия Модестовича не согласился старый Антипов. Он заявил об этом на заседании парткома, когда обсуждали кандидатуру зятя.
— Молод, — сказал, — рано в начальники. Подучиться надо как следует.
— Кого вы предлагаете? — спросил директор.
— Не отпускать Николая Григорьевича. Устал он!.. Да на то и жизнь дана человеку, чтобы уставать. Не уставшему-то и умирать, наверно, страшно. Пусть работает.
Старого Антипова поддержал главный инженер, у которого свои были виды на Анатолия Модестовича.
— Правильно, Захар Михайлович. И я за то, чтобы не отпускать Кузнецова.