— Мы зашли в тупик.
— Вы так считаете? — спросил Анатолий Модестович машинально, потому что сам убедился в этом давно.
— А вы нет?..
— Не пойму. — Он начал растирать виски, его мучили в последнее время страшные головные боли. — Иногда кажется, что мы рядом с целью, что еще одно усилие... А иногда... Может быть, порочна сама идея? Цех не рассчитан на такое количество оборудования, и у нас все же не поточное производство.
— Вы инженер и отлично понимаете, что идея перспективная, — сказала Зинаида Алексеевна. — Это мы с вами зарвались, взялись за дело, которое нам не по плечу. Ступайте-ка к главному.
— Я бы давно сходил, — признался Анатолий Модестович. — Приказ по заводу, довести до сведения начальников цехов и отделов, а также их заместителей... — Он усмехнулся и покачал головой. — Нельзя идти. Черт с ней, с этой идеей.
— Какой приказ, о чем вы? — спросила Зинаида Алексеевна недоумевая.
— Да так.
— Вы что-то знаете и не хотите мне сказать!.. — Она нахмурилась, на лбу обозначились резкие, глубокие складки.
— Вам не идет хмуриться, — сказал Анатолий Модестович.
— Оставьте! Признайтесь, вы сейчас повторяли не свои слова? Николая Григорьевича?..
— Какая разница?
— Выходит... Ну и дура я, ну и дура! Не догадалась, когда он просил меня помочь вам!
— Он просил? — воскликнул удивленно Анатолий Модестович.
— Конечно. Неужели я бы согласилась? Никогда. Значит, он ушел специально... Почему вы не сказали мне об этом?
— Ушел он не из-за этого, — неуверенно возразил Анатолий Модестович. — Устал и вообще считал, что уважающий себя человек обязан уйти, когда почувствует, что начинает отставать от времени.
— Чушь, чушь! Никуда Николай Григорьевич не собирался уходить, я его достаточно знаю. Он и мне говорил что-то насчет того, что боится оставить цех на чужого человека, а я пропустила мимо ушей, не подумала.
— Виноват я, — сказал Анатолий Модестович.
— Все виноваты, и никто конкретно.
— Так не бывает.
— Увы, бывает и так. Теперь нечего разбираться. А вы завтра же, прямо с утра, ступайте к главному.
— Хорошо.
— Да не будьте вы послушной паинькой! Хорошо, ладно, сделаю... Что за манера? — Она поморщилась. — Вы мужчина или баба? Мы не довели дело до конца, но кое-что сделали. Вы не с пустыми руками придете к главному. Ладно, я поехала домой.
— Так сразу?
— Что значит «сразу»? — удивленно переспросила Зинаида Алексеевна. И опустила вдруг глаза.
Она сидела на оттоманке. Анатолий Модестович встал, подошел и сел рядом. Зинаида Алексеевна отодвинулась чуть-чуть, и тогда он, не помня себя, не соображая, что делает, точно в каком-то запутанном, кошмарном сне, обнял ее... Она не оттолкнула его, не вскочила в гневе, а неожиданно, теряя власть над собой, над своими чувствами, которые так долго скрывала, прильнула к нему. Была она трепещущая, доступная, переполненная желанием любви, ласки...
У нее не было больше сил.
Анатолий Модестович целовал ее губы, лицо, волосы, от которых истомно пахло хорошими духами, целовал и шептал, шептал что-то невразумительное, и она не сопротивлялась, вся обмякшая, ослабевшая и мокрая от слез.
— Господи, что мы делаем!.. Нельзя же так, нельзя...
— Я люблю тебя, люблю!
— Где же ты был раньше, милый? Почему, почему мы не встретились давно... — И горячо отвечала на поцелуи, со страстью истосковавшейся без любви женщины.
— Я всегда любил тебя.
— Я знаю, знаю, милый. Я все знаю.
Он на мгновение отпустил ее, чтобы выключить свет, и тут Зинаида Алексеевна опомнилась, пришла в себя. Она вскочила с оттоманки быстро и отпрянула к окну. У нее был испуганный, какой-то затравленный взгляд.
Анатолий Модестович тоже встал.
— Нет! — вскрикнула она. — Нет!!! Не подходите ко мне, я прошу — не подходите!..
— Зина, — тихо и ласково сказал он.
— Умоляю... Не смейте! Или я выпрыгну в окно, слышите?.. — Она потянулась рукой к шпингалету.
— Успокойся. — Он сел.
— Никогда, никогда... — бормотала она, поправляя волосы. Теперь это была холодная и уже недоступная женщина. — Отвернитесь же, мне надо привести себя в порядок! Безумие какое, стыд.
Она поправила прическу, припудрилась и, взяв со стола сумочку, вышла из комнаты. Анатолий Модестович по-прежнему сидел на оттоманке. Громко стучало в висках. Он слышал, как Зинаида Алексеевна одевалась в прихожей, как скрипели под ее ногами половицы в сенях, потом снег на дворе...
Его колотил озноб, хотя весь он был в липком поту.
— Иди помойся и ложись спать, — спокойно сказал Захар Михалыч.
Анатолий Модестович поднял голову. Тесть стоял в дверях.
— Иди, — повторил он. — Скоро Клавдия вернется. Не надо показываться ей в таком виде.
Возвращаясь домой после вечерней смены, проходя под окнами большой комнаты, старый Антипов случайно увидел, как вскочила Зинаида Алексеевна, загородив окно, услышал ее крик — форточка была открыта, — и понял все. Он подождал, покуда она уйдет (прятался за углом), и только потом вошел в дом.
Анатолий Модестович встал, пошатываясь прошел на кухню и ополоснулся холодной водой.
— Так-то будет лучше, — сказал Захар Михалыч, подавая полотенце.
Лечь спать Анатолий Модестович не успел — пришла Клавдия Захаровна. Она была в гостях у приятельницы.
— Дети спят?
— Спят, — ответил старый Антипов.
— А что здесь происходит? — с тревогой спросила она, заметив, что муж взволнован, возбужден чем-то, а отец отворачивает лицо.
— Ничего не происходит, с чего ты взяла? Это у тебя от вина суета в глазах. Весело было в гостях?
— Не очень, собрались одни женщины.
— Что же так?
— У кого мужья в делах, у кого с ребятишками остались. Мы специально девишник организовали, чтобы Полину не расстраивать, она развелась недавно.
— Тогда другое дело, — сказал Захар Михалыч.
— А где Зинаида Алексеевна?
— Уехала домой. Время, слава богу, позднее.
Клавдия Захаровна пригляделась к мужу. Странный он был какой-то сегодня, словно расстроенный чем-то... Возможно, она и догадалась бы, в чем дело, но присутствие отца сбивало с толку. Не могла же она предположить, что отец пришел за несколько минут до нее. Просто не подумала об этом.
— Вы поссорились с Зинаидой Алексеевной? — спросила она Анатолия Модестовича.
— Немножко.
— Из-за чего?
— По работе, из-за чего еще, — ответил за зятя Захар Михалыч. — Дело такое.
— Зачем ты ссоришься с Зинаидой Алексеевной? — выговаривала Клавдия Захаровна мужу. — Неужели нельзя уступить, ведь она женщина!
— Бывает, что и нельзя, — опять встрял Захар Михалыч.
— Ах, отец!.. Вы же ничегошеньки не знаете про нее. Она такая несчастливая... У нее был муж, и ребеночек тоже был, только умер почти сразу после родов. А муж с войны не вернулся к ней, дурак. Она очень любила его. Подумать надо — красавица, умница, а вот не повезло в жизни. Ты хоть чаем напоил ее?
— Она отказалась, — ответил Анатолий Модестович, думая, что он действительно ничего не знал о личной жизни Зинаиды Алексеевны.
— Значит, плохо предлагал. Ни на минуту нельзя уйти из дому, обязательно что-нибудь случится. Сами ужинали? Я сейчас, пальто сниму. — Она вышла в прихожую.
— Захар Михайлович! — позвал Анатолий Модестович.
Старый Антипов медленно поднял голову от стола, взглянул на зятя пристально, но без осуждения или негодования, скорее с жалостью, поискал глазами пепельницу и, не найдя, ткнул окурок в цветочный горшок на подоконнике.
— Выслушайте меня...
— Кто-то рассказывал, что будто бы один писатель, что ли, немец или француз... — Захар Михалыч говорил нарочито громко, чтобы было слышно в прихожей. — Так вот он работал по ночам...
— Многие писатели и художники работают по ночам, — входя в кухню, сказала Клавдия Захаровна. — У них работа тишины требует.