Наталья вышла.
Старик Антипов с сожалением взглянул на бутылку, в которой оставалось еще чуть-чуть коньяку, хотел было налить, но передумал и убрал коньяк в шкаф. Потом выключил свет, отдернул занавески на окне и прилег на оттоманку.
Жулик устроился у него в ногах.
Усснуть ему не дали.
Едва он закрыл глаза, как с улицы в дом ворвалась громкая музыка и пронзительный голос заорал что-то не то по-английски, не то по-немецки. Слов было не разобрать.
Жулик с лаем кинулся к двери.
Музыка, оглушая, приближалась. Распахнулась дверь, и в комнату просунулась Татьяна.
— Привет! — сказала она. В руке у нее был транзисторный приемник.
— А! — сказал старик Антипов, — Ты одна?
— С предками, они раздеваются. А где Наталья Михайловна?
— Должно быть, у себя.
— Пойду к ней. Жулик, за мной! — скомандовала она.
Жулик посмотрел на старика Антипова.
— Иди, — разрешил он. Потом неохотно поднялся с оттоманки и вышел в кухню. Клавдия Захаровна выкладывала на стол содержимое своей бездонной сумки, в которой, как шутил зять, могли бы поместиться «Гостиный двор» и «Пассаж». — Здравствуй, дочка, — поздоровался старик Антипов.
— Отец! — Она поцеловала его. — Как вы тут живы-здоровы?
— Пока живы. А вы что это надумали приехать в будний день?
— Как что?.. — удивилась Клавдия Захаровна. — Наталья позвонила, что завтра уезжает...
— Ну-ну... — неопределенно пробормотал он, и нельзя было понять, одобряет он приезд зятя с дочерью и младшей внучкой или нет.
— Ты недоволен?
— Я всегда и всем доволен. Лишь бы другие были довольны.
Клавдия Захаровна извлекла из сумки последний пакет, вздохнула.
— Мы с Толей много думали, обсуждали, — сказала она неуверенно. — Может быть, отец, Наталья по-своему и права... В ее годы это естественное желание...
— Какое еще желание? — насторожился старик Антипов.
— Увидеть жизнь, людей, как-то проявить себя.
— Чтобы проявить себя, — усмехнулся он, — обязательно нужно куда-то скакать?
— Для кого-то это не обязательно, а для кого-то — да.
— Вас наслушаешься и начинаешь соображать, что сам дурак. Но в кого же вы у меня такие умные? — проговорил старик Антипов и пошел прочь из кухни.
Клавдия Захаровна проводила его долгим, тревожным взглядом, вздохнула опять, понимая отца и его недовольство, и принялась разворачивать пакеты.
Стол накрыли в большой комнате, где даже летом всегда бывало прохладно и сумрачно, потому что здесь никто не жил, а с уходом в армию Михаила сюда и заглядывали редко — он-то хоть по вечерам смотрел телевизор.
Когда все расселись, Татьяна, пожав плечами, сказала:
— Никак вы насухую собираетесь провожать Наталью?
— Не встревай! — осадила ее мать.
— Я тоже полагаю, что к рыбке необходимо... — Старик Антипов вопросительно посмотрел на Клавдию Захаровну.
— Не стоит, — сказала она.
— Давай, давай, нечего там!
— Толя, а ты что молчишь? — обратилась Клавдия Захаровна к мужу. — Скажи!
— А что я?.. — Анатолий Модестович подмигнул Наталье. — По-моему, в принципе отец абсолютно прав: есть такая насущная необходимость украсить стол, как говорится... Сию минуту! — Он достал портфель, который держал возле ног, расстегнул и вынул оттуда бутылку коньяку и шампанское.
— Браво, папа! — закричала Татьяна и захлопала. — Ты человек, и этим сказано все.
— Что мне с вами делать?.. — устало молвила Клавдия Захаровна и полезла в сервант за посудой. — Без рюмки ни шагу, как будто вся радость в вине. Нет, не понимаю я этого, как хотите.
— Продолжай не понимать, — сказал старик Антипов.
Анатолий Модестович открыл бутылку, разлил шампанское.
— Ну... — Он встал. — Если ты не против, Наталья, позволь сказать несколько напутственных слов в дорогу...
— Нечего! — Старик Антипов хмуро оглядел всех и выпил.
— Спасибо, дядя Толя. — Наталья улыбнулась ему. — Все будет прекрасно.
— Дай-то бог, — вздохнув, прошептала Клавдия Захаровна.
Все молча, сосредоточенно жевали. Им было о чем поговорить, что обсудить, не так-то уж часто в последнее время они собирались за общим столом, но каждый боялся сказать нечто такое, что могло бы не понравиться деду, отцу и тестю, что вывело бы его окончательно из равновесия. А угадать, что выкинет он в недовольстве, выйдя из себя, было невозможно. Может быть, промолчит, засопит только громко, как в тяжелом сне, задвигает крупными угловатыми скулами, а может, ударит пудовым кулаком по столу и, вскочив резво, отбросит стул куда попало. К старости, когда вышел на пенсию, он сделался очень несдержан. Правда, дома он сидел недолго — всего около года, а потом пошел и устроился на завод в свой же кузнечный цех дежурным на насосную станцию. Его уговаривали не делать этого, доказывали — в особенности Клавдия Захаровна, — что он заслужил право на отдых, и вообще, намекнула дочь, неудобно получается: зять директор завода, пусть другого, но директор, а он станет работать в какой-то там «мазутке», однако старик Антипов и слышать ничего не хотел. Он усмехнулся ехидно и сказал, что ему «плевать хоть на того, хоть на другого директора!» Дескать, он сам себе и директор, и министр. Тогда деда поддержала и Наталья, понимая, что он будет жить ровно столько, сколько будет работать. Да и работа легкая — сиди и наблюдай за приборами. Выключи, когда надо, насосы. Включи... Сутки отдежурил — трое дома. В насосной все старики-пенсионеры собрались, у них там и будильник есть, чтобы ночью не проспать, когда пора качать мазут, а старик Антипов даже к чтению пристрастился. Но в книгах искал одного: подтверждения, что прожил правильную жизнь...
Молчание, которое затянулось неуместно, нарушила Татьяна.
— Наташка, ты куда уезжаешь-то? — спросила она.
— Так, в маленький провинциальный городок...
— Без названия?
— Почему? — Наталья пожала плечами. — Белореченск.
Анатолий Модестович вздрогнул от неожиданности, посмотрел на жену, а Клавдия Захаровна, показав глазами на отца, приложила палец к губам.
Сам старик Антипов по-прежнему хмуро молчал.
— Красивое название, — мечтательно проговорила Татьяна. — Умели раньше давать названия, не то что теперь. Мне, что ли, махнуть куда-нибудь? Надоело все...
— Я вот тебе махну! — строго сказала Клавдия Захаровна. — Учиться надо, нечего о глупостях думать.
— Учиться, учиться и учиться... — без воодушевления повторила Татьяна. — Лернен, лернен унд лернен. Скучно. — Она вздохнула. — Не для меня это. Екатерины Дашковой или Софьи Ковалевской из меня не получится, я нецелеустремленная, а быть просто дипломированной бабой тоже не хочется...
— Перестань, — мягко сказал Анатолий Модестович.
— Молчу, папочка! Слушай, Наташка, а ты что, полаялась со своим хахалем?
Клавдия Захаровна выронила хрустальный фужер, и он разбился с нежным мелодичным звоном.
Старик Антипов поднялся, оттолкнул ногой стул и вышел из комнаты.
Анатолий Модестович покачал головой.
— Что я такого сказала?.. — растерянно пробормотала Татьяна. — Подумаешь, уже и спросить стало нельзя! Все такие нервные, щепетильные, прямо художественные натуры...
— Дурочка, — спокойно сказала Наталья. — Какая же ты еще дурочка, Танька!..
— Не блеснула умом, нет, — усмехнулся Анатолий Модестович.
— Я же пошутила, честное слово! — оправдывалась Татьяна. — Ну, прости меня, Наташенька! Милая, хорошая... — Она бросилась обниматься.
— Ладно тебе! Пошутила и пошутила. — Наталью ничуть не оскорбили, не обидели слова сестры. Ей было смешно.
Все дело в деде. Он точно бы ждал, когда ему дадут повод показать свое недовольство и что он пока хозяин и старший в доме.
— Человек сначала обязан подумать, а потом, если это не выходит за рамки приличия и не доставит никому огорчения, может шутить, — наставительно сказал Анатолий Модестович. — А тебя, Татьяна, как будто все время кто-то дергает за язык.