— Знаете, я русская и, кажется, уважаю себя. Вы бывали в Белореченске? — У нее было такое впечатление, что она уже слышала от кого-то это название, но в связи с чем и от кого — вспомнить не могла.
— Миллион раз.
— В таком случае, покажете мне город?
— С удовольствием! — пообещал Петр. — А ваш супруг?
— Он вряд ли захочет.
— А как насчет челюстей? По-моему, он выступает в тяжелом весе... — Сам Петр был невысокого роста, щуплый.
— Не волнуйтесь, — смеясь, сказала Наталья. — Его профессия ремонтировать челюсти, а не ломать. Он хирург.
— Прекрасная профессия. Я всегда завидую докторам. Нет ничего более реального и благородного, чем лечить людей. Это даже прекраснее строительства домов и разведения садов.
— Вы, кажется, еще и поэт?
— Совсем нет, — сказал Петр и покачал головой. — Живописец может выразить свое понимание действительности, свое восприятие, не заботясь, поймут ли его или нет, а если поймут, то верно ли. А поэт обязан думать о читателях. Это — высшая ступень в искусстве, мне на нее не взойти.
Пожалуй, Наталья могла бы поспорить, на этот счет у нее было иное мнение, однако спорить она не стала.
Белореченск понравился ей, очаровал. И потому, что это был старинный русский городок, как-то по-особенному красивый, тихий, прозрачный, точно на акварели, утопающий в садах, прихваченных желтизной близкой осени, и потому еще, что прежде Наталья нигде в общем-то не бывала, кроме Москвы, Ленинграда и Крыма, а Петр оказался отличным гидом. Они бродили по Белореченску около двух часов, и Наталью все время не оставляло ощущение, что раньше она много слышала об этом городе...
Она вернулась на теплоход точно одурманенная увиденным, а Борис Анатольевич — вовсе уж неожиданно — устроил ей сцену.
— Где ты была? — налетел он, едва Наталья рассталась с Петром. — Я тут передумал черт знает что!..
— Господи, — устало сказала она, — я смотрела город.
— Но ведь ты могла заблудиться и отстать от теплохода.
— Ты же знаешь, Вере, что я была не одна.
— Ну да, ты была с этим бородатым пижоном! — Он поморщился.
— А почему ты вдруг решил, что он пижон? — Наталья пожала плечами. — Он художник, очень интеллигентный человек, прекрасно знает город.
— Может быть, он и художник, а что касается интеллигентности...
— Не надо судить по первому впечатлению, Боря. Иначе сам можешь оказаться в роли подсудимого.
— Ты выставила меня на посмешище. Все считают нас мужем и женой, а ты бродишь с посторонним мужчиной...
— Знаешь ли!.. — Наталья вспыхнула. — Это мое личное дело, с кем и где бродить.
— Но я люблю, люблю тебя!
— Помолчи про любовь. А что думают о нас с тобой все, мне абсолютно безразлично. Ты прав: женщинам нравится, когда их любят, но им быстро надоедает, когда об этом твердят без конца.
— Хорошо, хорошо, — сдался Борис Анатольевич. — Обещай, что когда мы вернемся в Ленинград...
— Никто не знает, когда мы вернемся и вернемся ли вообще. Вот наткнется теплоход на подводную скалу, и утонем все. Бывает же так, верно?.. И вообще я сейчас ни о чем не хочу думать.
— Ты окончательно отказываешь мне?
— Понимай как хочешь.
— А мне казалось...
— Мне тоже часто что-то кажется, — сказала Наталья с усмешкой. — Всем кажется. Ты добрый, порядочный человек, из тебя наверняка получится крупный ученый и уютный, благопристойный глава семейства. Жена нарожает тебе детей, ты даже не будешь замечать, когда она бывает беременная... Придешь со службы, попьешь чайку с вареньем из черноплодки, в которой куча витаминов, и сядешь в собственном кабинете писать очередную очень-очень научную статью...
— Остановись, Наташа!
— А я не стала бы рожать детей, потому что не люблю возиться с ними, не стала бы варить варенье, тем более из черноплодки, которую ненавижу, и вместо того, чтобы заниматься наукой, ты бы мыл у меня посуду, чистил картошку, за которой сам и ходил бы в магазин. Теперь признайся: тебя устраивает такая перспектива на обозримое будущее?
— Меня устраиваешь ты, — потухшим голосом молвил Борис Анатольевич.
— Неправда, — сказала Наталья. — Нельзя, милый, любить человека и не любить его привычек. Устраиваю я тебя сегодня, сейчас...
— Всегда!
— Ерунда. Найдется другая женщина, которая устроит тебя еще больше. Где-то она есть, живет.
— А ты злая, — тихо проговорил Борис Анатольевич.
— Не спорю. А зачем тебе злая жена? Это самое страшное, что можно придумать, — злая женщина.
— Все равно я люблю тебя.
— Опять за свое! Нельзя, понимаешь, нельзя любить женщину больше, чем она этого хочет. Слишком обильная любовь, как и слишком обильная пища, вредна. Такая любовь, Боренька, отнимает у людей их самостоятельность, делает их безвольными, беспомощными, как щенята. А ты обязан быть волевым, сильным, иначе ничего не добьешься в жизни и в науке. Я отняла бы у тебя последнее — желание чего-то добиваться, к чему-то стремиться. Ведь ты хочешь и мечтаешь жениться на мне, чтобы я всегда была рядом, да?..
— Конечно, — сказал он.
— Ну вот. А осуществленная мечта — уже не мечта, Боря. Как и достигнутая цель перестает быть целью. Видишь, нам обоим было бы плохо: у тебя не стало бы цели, а я лишилась бы удовольствия быть твоей мечтой! И все, хватит. Страшно хочу есть, скоро ли обед?..
— Наташа, родная моя!.. — Он потянулся, чтобы обнять ее.
— Успокойся. — Она отстранилась.
— Я никогда не женюсь, если ты не выйдешь за меня!
— Женишься, Боря. Ведь ты не умеешь жить один.
— Честное слово, не женюсь! — сказал убежденно Борис Анатольевич.
— В конце концов, это твое личное дело. А сейчас молчи.
Этот разговор стал как бы последней каплей, Наталья почувствовала неприязнь к Борису Анатольевичу, он сделался ей противен. Она уже не могла лечь с ним в одну постель, не могла быть просто рядом. На следующей стоянке в большом городе она тихонько удрала с теплохода. В этот же день самолетом вернулась домой. Спасибо деду — он ни о чем не расспрашивал, все понял и так.
Борис Анатольевич не появлялся, однако время от времени звонил Наталье на работу, справлялся о здоровье, что смешило ее, иногда робко просил о встрече. Она отказывала.
Вскоре после этого неудачного путешествия Наталья случайно прочла в журнале объявление о том, что Белореченской районной газете требуется сотрудник. Если бы речь шла о любой другой газете, она не обратила бы внимания, как не обращала раньше, потому что и не думала уезжать куда-то, но это объявление заинтересовало ее. Тем более что скоро должен был демобилизоваться Михаил... В общем, все как будто складывалось таким образом, что лучшего выхода из положения и не придумаешь.
Не особенно надеясь все-таки на успех, Наталья написала в Белореченск письмо. Ответ пришел быстро — ее приглашали на работу...
ГЛАВА XVIII
Провожать себя Наталья деду не позволила. Только до автобусной остановки. Старик Антипов поставил на землю чемодан, вздохнул и, махнув рукой, пошел обратно. За ним, оглядываясь на Наталью, поплелся и Жулик.
Теперь им предстояло жить вдвоем в большом и пустом доме.
Правда, думала Наталья, скоро вернется Михаил, и тогда деду не будет так одиноко. Она смотрела вслед им, на сутулую стариковскую спину деда, и ей хотелось заплакать...
Народу в вагоне было совсем мало. В купе вместе с Натальей ехал один пожилой мужчина. Был он разговорчив и подвижен, войдя в купе, положил на верхнюю полку сетку, набитую сушками, и сказал, наклоняя голову:
— Аркадий Петрович Белов.
Наталья, занятая своими невеселыми мыслями о деде, не сразу поняла, что попутчик представляется ей, и продолжала рыться в сумочке. Она забыла, куда сунула деньги.
— Белов, — повторил мужчина несколько удивленно.
— Простите, — сказала она, выпрямляясь. — Куда-то запропастилась книга...