И еще. Квалифицированные слесаря, как правило, выполняют всю работу от начала до конца, а ведь именно хороших слесарей и не хватает. И зачастую срочный заказ ждет, пока освободится специалист, умеющий сделать все, а есть ли — всегда ли есть? — необходимость ждать? Ведь большинство операций вовсе не требует особенного мастерства и опыта! Как всякий даже полуграмотный человек умеет считать до десяти, так и многие операции (хотя бы и в самом сложнейшем штампе) доступны начинающему слесарю...
Мастер делает то, что может только он, тут же передает штамп новичку, новичок выполняет работу попроще и возвращает мастеру на доделку, доводку...
Просто и заманчиво! Удивительно, почему до этого не додумались раньше. Все очевидно, все как бы лежит на поверхности. Но именно поэтому Анатолий Модестович и не спешил, и прежде чем заявить тему дипломной работы в институте, он решил поговорить с Кузнецовым, зная, что Николай Григорьевич выслушает и не станет иронизировать, если окажется, что он изобретает колесо.
— Один, значит, сверлит дырки, другой нарезает резьбу? — улыбнувшись, спросил Кузнецов. — Специализация!
— Не в дырках дело, — запальчиво возразил Анатолий Модестович, удивляясь, что Николай Григорьевич не понял его. — Элементарная неразбериха. Вот! — Он достал эскиз. — Проходной резец двадцать на тридцать. Проследите его путь в цехе. Путешественник какой-то!
— Не лезь в бутылку, Модестович. — Кузнецов склонился над эскизом. — Интересно... Выходит, пять раз туда-обратно таскаем?..
— Бывает, и больше.
— Да... Идея хороша, но многого требует, а вот что получится в результате... Мы пока не знаем! Тут нужно все обдумать, взвесить, чтобы не наломать дровишек.
— По крайней мере не нужно будет каждому слесарю быть универсалом с высшим образованием!
Кузнецов рассмеялся громко.
— По-твоему, сейчас у нас сплошные универсалы?
— Зато и получается, что Серов или Зайченко по неделям, бывает, не выходят из цеха, а потом выполняют работу, с которой справится любой ремесленник.
— Они, Модестович, не пример. Такие специалисты необходимы. Они всегда были, есть и будут. А если их не будет, тогда нам с тобой здесь нечего делать.
Кузнецову нравилась горячность, запальчивость молодого Антипова (если бы еще всегда и во всем он был таким!), его убежденность. Он сразу понял — чего тут не понять! — какие перспективы сулит эта идея, но понял и другое: пока это именно голая идея, и ничего больше...
— Согласитесь, — продолжал Анатолий Модестович, не замечая, что начинает повторяться, — что далеко не вся работа, которую выполняет тот же Зайченко, требует его знаний...
— Допустим.
— Зачем же мы это делаем?
— Видишь ли, Модестович, моя работа тоже не всегда требует большого опыта. Кому-то позвонить, на кого-то нажать, что-то подписать, а от кого-то выслушать нелестные слова. Позвонить могла бы табельщица, нажать иной раз мог бы и ты...
— Вас на заводе знает каждый.
— Это к должности не относится. Подписать... Сам знаешь, что половина бумажек никому не нужные. А поругать директор может и свою жену. Но все вместе составляет сущность моей работы. Там пустяк, там хреновина, а в общем и целом — дело. Ну, это к слову. А что касается твоей задумки... Хороша! — Кузнецов развел руками. — Хороша, и только.
— Значит, вы поддержите? — воскликнул Анатолий Модестович радостно.
— Погоди. Задумка, повторяю, хороша. Но непроста, как тебе кажется?
— Да проще не бывает!
— А план? Нам его никто не уменьшит, не скостит. Скажут: дерзайте, добры молодцы, когда выкарабкаетесь, пересмотрим план в сторону увеличения, а пока... Ты меня понимаешь, Модестович?
— Но ведь выгода очевидна, Николай Григорьевич! Неужели нельзя временно поступиться чем-то, чтобы завтра наверстать?
— Многое из того, что сегодня очевидно и не требует доказательств, вчера было загадкой. Скажи кому-нибудь, что земля имеет форму чемодана, — засмеют. А сколько понадобилось времени и даже человеческих жизней, чтобы доказать, что земля круглая?.. — Он пристально, испытующе смотрел на своего заместителя, точно не просто ждал возражений — веских, основательных, но желал их. — Почему ты не пришел со своей идеей год или два назад?
— Ну... — Анатолий Модестович растерялся, не зная, что ответить.
— Я, можно сказать, всю жизнь в этом цехе работаю, а вот не заметил же этой... очевидности! Не обращал внимания. Выходит, был нужен именно ты со своей неуемностью, грамотностью...
— Какая там грамотность! — Он покраснел. — И вы сравниваете несоизмеримое. Ваш опыт...
— Опыт ерунда, если он обращен в прошлое, — сказал Кузнецов и вздохнул, словно сожалея о чем-то. — А в мире, Модестович, все соизмеримо, это я тебе точно говорю. Природа не ошибается. Все зависит от того, с какой колокольни смотреть на мир. Повыше влезешь — побольше увидишь, а поленишься или испугаешься высоты... — Он безнадежно взмахнул рукой, и этот его жест показался молодому Антипову каким-то неживым, усталым. — Инженер из тебя получился хороший, а дипломат, прости за правду, ни к черту.
— А зачем мне быть дипломатом?
— Дипломатия — наука тонкая, мудрая. Она повсюду требуется. Вот ты, например, для чего собираешься защищать диплом? Чтобы твою работу положили в архив на вечное пыление и на корм мышам?.. Нет! Иначе взял бы тему какую полегче, попроще. Верно?
Анатолий Модестович кивнул согласно.
— Теперь давай раскинем мозгами, коли уж они даны нам от рождения. Ты что, нахрапом собираешься затеивать перестановку оборудования и все прочее? Этот станок в угол, этот — поближе к свету, напоказ?..
— Почему же?
— Значит, по науке, с расчетом?
— Разумеется.
— А от чего танцевать будешь? — Кузнецов прищурился. — Какие-то исходные данные понадобятся, чтобы доказать начальству, что перестройка не блеф, не маленькая заплатка на большой дыре, а полезное и необходимое дело?
— Понадобятся.
— Они у тебя есть?
— Ну...
— Гну! — Кузнецов вскочил. — Одному тебе с этой задачкой не совладать, придется обратиться к начальству...
— Вы думаете, начальство меня не поддержит? — потерянно молвил Анатолий Модестович. Эта мысль как-то не приходила ему в голову.
— Почему?.. — сказал Кузнецов. — Поддержит всячески. Ты явишься к главному инженеру, например. К кому же еще? Так, мол, и так, Сергей Яковлевич. Я собираюсь защищать диплом, и у меня есть одна мыслишка, которая, если ее воплотить, принесет заводу солидные барыши. Улавливаешь, Модестович?
— Пока нет.
— А главный моментально уловит. Смекнет, что инструментальный цех и обождать может, есть цеха поважнее, где творится такая же неразбериха. Что главному инструментальный — вспомогательный, второстепенный! Похлопает главный тебя по плечу, похвалит, поможет защитить диплом, наверное, и немедленно создаст отдел или специальное бюро, которое будет заниматься внедрением твоей идеи в жизнь по всему заводу! А тебя, как автора и специалиста с высшим образованием, назначат руководителем. Кино, а?..
— Я не собираюсь уходить из цеха.
— А кто тебя спросит?! — воскликнул Кузнецов и усмехнулся. — Приказ по заводу. Довести до сведенья начальников цехов и отделов, а также их заместителей. И вся любовь, Модестович. Не подчинишься приказу?.. Вызовут в партком. В порядке партийной дисциплины и в целях производственной необходимости... Знаешь такую формулировочку? Кстати, твой тесть первый поднимет руку, когда объявят строгача с занесением.
— Мрачноватое кино, Николай Григорьевич.
— Опять же с какой стороны посмотреть. Ты получишь диплом с отличием, повышение по службе, соответственно и оклад побольше, а я останусь без толкового заместителя. Такие пироги с горчицей.
— Значит, вы против, — сказал Анатолий Модестович разочарованно. — А я хотел просить, чтобы вы были моим консультантом.
— Кем, кем?!
— Консультировали чтобы диплом.
— Да из меня консультант, как уха из зайца! Рассмешил, ей-богу, ты меня рассмешил, Модестович. Я разве что в подручные твоему тестю гожусь. Да и то не возьмет — староват, силенок маловато. Знаешь, какое у меня образование? Три класса и четвертый коридор. Я на обыкновенных канцелярских счетах не научился считать — не постиг премудрости, а ты — консультантом!