— Прибавим шагу, Наталья Михайловна, как бы не опоздать на автобус. Придется пешком добираться до центра.
Наталья молча шла за Аркадием Петровичем. За его спиной она чувствовала себя спокойнее и увереннее. Они пробирались вдоль дощатого забора по кирпичам, набросанным в лужи, и Аркадий Петрович ворчал на кого-то за нерадивость и нерасторопность, однако ворчал не зло, но точно извиняясь перед приезжим человеком за своих земляков и за себя тоже.
— Давненько не бывало такой осени. Вот досужие люди болтают, что погода портится от искусственных спутников и морей. А по моим наблюдениям, погода у нас не портится совсем! Средняя годовая температура и среднее выпадение осадков держатся примерно на одинаковом уровне уже более ста лет! Дело в том, что человек не живет сто лет, поэтому всякие усредненные показатели, взятые за такой период, ему недоступны.
На автобус они поспели. Он стоял посреди огромной лужи. Кондукторша дремала, обнявши руками сумку с выручкой, а шофер, навалившись грудью на баранку, мурлыкал вполголоса какую-то песенку.
— Подайте немножко назад, — попросил его Аркадий Петрович. — Здесь вода, не подойти.
Шофер подал автобус назад.
— Чокнулся, окаянная твоя душа! — закричала кондукторша, просыпаясь от резкого толчка.
— Нечего дрыхнуть на рабочем месте, — сказал шофер и засмеялся.
Аркадий Петрович помог Наталье, потом сам влез в автобус.
— Как съездилось? — спросила кондукторша и покосилась на Наталью.
— Спасибо, хорошо. А у вас сын поправился?
— Поправился, слава богу.
— А муж как?
— Все хлещет, чтоб ему!.. — Она вздохнула безнадежно. — Вчера на руках домой принесли. Хоть бы сдох где под забором, надоело.
— Водка большое зло, — сказал Аркадий Петрович.
— Уж куда больше.
— Лечиться ему надо.
— Могила его вылечит. — Она махнула рукой.
— Могила, она всех вылечит... Почему мы стоим?
— Костя просил обождать.
— Пора бы ему смениться, — проговорил Аркадий Петрович, оглядываясь. — Задерживается что-то.
— У Григория Иваныча жена сегодня родила, а он меняет Костю. Вот и задерживается.
— Тогда понятно. И кто же у Григория Ивановича родился?
— Опять дочка! — рассмеялась кондукторша. — Пятая. Невест-то будет!..
— А их и так девать некуда, — оборачиваясь, сказал шофер.
От вокзала послышались шаги. Стуча подкованными сапогами, в автобус влез милиционер.
— Привет честной компании! — сказал он весело, но, заметив Наталью, смущенно замолчал.
— Вот, вместе прибыли из Ленинграда, — пояснил Аркадий Петрович. — Надо бы, Костя, устроить в гостиницу. Не знаешь, кто сегодня дежурит?
— Лукинишна, — подсказала кондукторша.
— Устроим! — убежденно сказал Костя. — Я тоже выхожу на площади, сам и сведу.
— Ловкач! — громко проговорил шофер и рванул автобус с места так, что кондукторша едва не свалилась со своего высокого сиденья.
— Во гад, во гад! Больше ни за что не поеду с ним. Устроил бы ты его, Костя, суток на пятнадцать, чтоб не хулиганничал на работе.
— Придется, — улыбнулся милиционер.
Автобус степенно катился по сонным улочкам. За окнами была темнота, лишь угадывались смутные, проступающие из мрака, очертания домов и обветренные непогодой деревья. Наконец выехали на освещенную площадь. Костя встал, взял молча вещи Натальи — они стояли в проходе — и велел шоферу подъехать поближе к гостинице.
— А штраф ты за меня будешь платить? — отозвался шофер.
— Какой там штраф, чего выдумываешь! — сказала кондукторша.
— Ничего, дошлепает! В такой компании на край света можно пешком.
Наталья смутилась и торопливо попрощалась с Аркадием Петровичем и кондукторшей. Они вышли. Косте не терпелось как можно скорее и как можно побольше разузнать о Наталье, тем более служба в линейной милиции вроде бы давала право знать о приезжих то, что недоступно прочим гражданам.
Замедлив шаг, он спросил:
— В отпуск к нам или в командировку?
— На работу.
— И куда, если не военная тайна?
— В газету.
— Вот здорово! — сказал Костя, и Наталья не поняла его восторга. — Вы, значит, писательница?
— Нет, — ответила она. — Это совсем другое дело.
— Я очень люблю читать исторические книжки. Аркадий Петрович приучил. Я у него учился в школе.
— Он же математику преподавал, — удивилась Наталья.
— А про историю рассказывал интереснее, чем историчка. Он всегда говорил, что человек... Как это?.. — Костя задумался. — Что человек, сознающий себя равным среди равных и подобных себе, должен знать, как жили его предки, о чем думали, о чем страдали и мечтали...
— Люди мечтают и страдают во все времена об одном и том же, — сказала Наталья. — О счастье.
— В том-то и дело! — подхватил Костя. — Умирает отдельный индивид, а человечество живет вечно. Надо ощутить себя частицей человечества...
— Наверно, — проговорила Наталья отрешенно. Она устала и хотела спать.
— А счастье во все времена было разное.
— Может быть, понятие о нем?
— Ну да... — смущенно пробормотал Костя. Они как раз подошли к длинному двухэтажному дому, похожему на барак. — Вот и наш о́тель!
Обогнули дом, прошли через раскрытые ворота во двор, где стояли грузовик и несколько телег с задранными в небо оглоблями, потом по темной лестнице поднялись на второй этаж. Костя долго дергал ручку, покуда за дверью не возникло какое-то движение.
— Кто там? — спросил недовольный голос.
— Открывай, Лукинишна! Это я, Костя.
— Барабанишь, ровно как на пожаре.
Дверь открылась. Дежурная Лукинишна была в валенках, в шерстяном платке, а поверх платка еще обмотана серым байковым одеялом.
— Принимай гостью, — сказал Костя бодро.
— А куды я ее приму? Местов ни одного нету. Мужское в общем номере есть, а женских ни-ни. Хошь, сам оставайся ночевать, ежели баба из дому выгнала...
— Поищи, Лукинишна, как следует.
— А чего искать? Места по углам не валяются.
— В шестой давай, — сказал Костя, протискиваясь в дверь.
— Шестым не я распоряжаюсь, а команды, чтоб туда кого поселить, не давали.
— Давай, давай, нечего! Если говорю — знаю. Проходите, Наталья Михайловна. — Он посторонился.
— Велено, что ли?.. — спросила Лукинишна недоверчиво. — Тогда бумажка должна бы быть от начальства.
— Я вместо бумажки! — Костя засмеялся и пошел в конец коридора.
Лукинишна, обескураженная, плелась за ним, шаркая валенками и бормоча что-то под нос. Вынув откуда-то из-под одеяла ключ, она открыла шестой номер. Костя включил свет и тотчас стал прощаться.
— Спасибо вам, — поблагодарила его Наталья. — Прямо не знаю, что бы я делала без вас.
— Не пропала бы и без него, — проворчала Лукинишна. — Небось не осталась бы ночевать на дворе. Устраивайся, раз такое дело. Спальня-то там, в другой комнате. — Она указала на плюшевые портьеры, скрывающие дверь. — Ежели понадобится что, звони по тридцать семь ноль два. — Она сняла телефонную трубку, подула в нее и сказала телефонистке: — Проверка. Кто дежурит, Дуся, что ли?.. Спокойной ночи.
— Платить сейчас? — спросила Наталья.
— После, после. Может, чайку с дороги?
— Нет, спасибо.
— Утром будить?
— Если можно, часов в восемь.
— Ладно, это нам не трудно. Все равно не спим на дежурстве. Один приезжает, другой уезжает. Круглые сутки так-то, а иные думают, что работа наша большое счастье. От непонимания, ясное дело.
В коридоре послышался шум, крики. Кто-то запел про туманы и про запахи тайги. Лукинишна заспешила, объяснив, что напились в двенадцатом номере.
Наталья, оставшись одна, огляделась.
В первой комнате стояли плюшевый же, как занавески, диван, обеденный круглый стол, столик журнальный, два кресла, сервант и фикус в стандартной зеленой кадке. Вторая комната, которая, наверное, и делала шестой номер гостиницы в Белореченске «люксом», была спальней — двуспальная кровать, застланная атласным покрывалом с павлинами, шкаф, трельяж...