— Тихо у вас и воздух хороший, — сказала Наталья. — Дышишь и дышать хочется. — Она не то чтобы не любила, когда ей напоминали об ее красоте (какая женщина не любит этого?), но иногда было неприятно слышать об этом. Особенно, если говорили женщины. Мужчины — понятно. Они или искренне восхищаются красотой, разве что сожалея, что эта красота не принадлежит им, а кому-то другому, более счастливому, или вовсе не замечают ее, не хотят замечать. Женщины всегда говорят о чужой красоте подчеркнуто, с каким-то непременным тайным смыслом, а то и просто с откровенной завистью и ревностью.
— Чего-чего, — помолчав немного, отозвалась женщина, — а тишины у нас хватает, это верно. Летом пошумнее, когда туристы наезжают. Сама-то откуда будешь?
— Из Ленинграда.
— Ну, ленинградцев здесь много, найдешь земляков своих. У меня на квартире в прошлом годе одна учительша жила. Скучала сильно, плакала, а после уехала домой. — Женщина приостановилась и кивнула, указывая на неприметный двухэтажный особнячок с крылечком. — Вот она и есть редакция. — И, попрощавшись, пошла своей дорогой.
Редактор газеты «Вперед» Зиновий Евграфович Тимофеев был на месте и тотчас принял Наталью. Он встал, когда она вошла в кабинет. Впрочем, комнату, занимаемую редактором, трудно было назвать кабинетом: одно маленькое окошко, на котором болталась мятая пестрая занавеска; рассохшиеся полы; гофрированная печка в углу, рядом — письменный стол, заваленный бумагами и пожелтевшими газетными полосами. У двери висел рукомойник. Тут же и полотенце на гвоздике, и мыльница, прибитая к стене. Еще книжный шкаф, забитый Большой советской энциклопедией и разрозненными томами Полного собрания сочинений Ленина.
— Прошу, — пригласил Зиновий Евграфович.
На лице его было недоумение. Пожалуй, он никого не ждал в столь ранний час, когда еще не собрались и все сотрудники. Вообще этот час был отведен им для чаепития.
На нем был вытертый до блеска коричневый костюм, серая рубашка и зеленый галстук. Лицо уставшее, осунувшееся. Но глаза, светлые и ясные, смотрели доверчиво и открыто.
— Вы по какому вопросу? — спросил он.
— Моя фамилия Антипова, — сказала Наталья.
— Но как же это?! — воскликнул Зиновий Евграфович, протягивая сразу обе руки. — Почему не дали знать о своем приезде?.. Мы выслали вам официальный вызов, ждали телеграммы. — Он придвинул Наталье стул. — Вас ведь Натальей Михайловной зовут?
— Да.
— Мы бы встретили вас, забронировали бы место в гостинице...
— А я устроилась, — сказала она.
— Хорошо, что было свободное место! У нас очень тяжелое положение с гостиницей.
— Мне помог милиционер по имени Костя.
— Знаю, знаю такого. Минутку, сейчас я созвонюсь с райкомхозом, чтобы вас разместили получше. — Он потянулся к телефону.
— Лучше, наверно, нельзя. Меня поселили в шестом номере.
— Ну, знаете ли! — Зиновий Евграфович развел руками. — Все равно придется позвонить. Только рановато еще. Ладно, потом. Вы курите? — Он достал из ящика стола пачку «Беломорканала».
— Иногда, — призналась Наталья.
— Пожалуйста.
— Спасибо, я сигареты.
— Теперь все больше курят сигареты. А у меня привычка с фронта — лишь бы покрепче. — Он натолкал в мундштук ваты и прикурил. — Простите, я же не представился вам...
— Я уже много слышала о вас.
— Вот как?
— Ехала с одним старичком, Аркадием Петровичем, он рассказывал.
— А-а! — Редактор качнул головой. — Наша знаменитость и гроза мэра! Неплохо пишет о памятниках старины.
— Гроза?! — удивилась Наталья. Аркадий Петрович не производил впечатление человека, который может быть кому-то опасен.
— Еще какая! — Зиновий Евграфович рассмеялся. — Он регулярно, раз в месяц, записывается на прием к мэру и приходит с очередными проектами реконструкции, восстановления и тому подобное. Наш мэр без содрогания не может слышать о нем. Впрочем, что же это я? Соловья, как говорится, баснями не кормят. Хотите чаю, Наталья Михайловна?
Только теперь она заметила табуретку, на которой стояла электрическая плитка и чайник.
— С удовольствием! — сказала она.
— Сию минуту сварганим! — потирая руки, сказал редактор и, кажется, подмигнул. Он весь был какой-то уютный, домашний и совсем непохожий на редактора газеты.
«Ему бы пижаму и мягкие шлепанцы», — подумала Наталья с улыбкой.
— Знаете, — говорил он, колдуя над плиткой, — я до невозможности обожаю чай...
— У меня дед тоже любит.
— И понимает толк?
— Не берусь судить, потому что сама не понимаю.
— О, чай — это... — Он почмокал губами. — Дома не всегда удается попить настоящего чайку. Жена считает, что крепкий чай вреден для здоровья.
— Многие так считают.
— Ерунда! — убежденно сказал он. — Между прочим, в нашей чайной готовят прекрасный чай. Заведующий родом из Грузии. — Зиновий Евграфович достал из стола стаканы, ополоснул их кипятком, потом разлил чай. — В холодную посуду наливать нельзя, — пояснил он. — Пропадает весь аромат. Ну, давайте гурманствовать.
Чай оказался замечательный, такого Наталья никогда прежде не пила. Он источал тончайший аромат, отчего не хотелось проглатывать его, наслаждаясь диковинным вкусом. Это был совсем не тот чай, который заваривал дед. Правда, старик Антипов и не колдовал — просто насыпал побольше заварки, лишь бы покрепче.
— Чудесно! — сказала Наталья.
— А если вы отведаете у Пайчадзе!.. — проговорил Зиновий Евграфович и даже зажмурил глаза. Он сделал еще глоток и отодвинул стакан.
Наталья тоже поставила свой. Она поняла, что теперь начнется серьезный разговор.
— Что я хотел у вас спросить, Наталья Михайловна... Вы можете не отвечать на мой вопрос, если он покажется вам неуместным.
— Вас интересует, почему я приехала сюда?
— Да, — сказал редактор.
— Не знаю. — Наталья пожала плечами. — Честное слово, сама не знаю. Прочитала ваше объявление... Если вас не устраивает такое объяснение... — Она поднялась.
— Сидите, сидите!.. Бывает, что люди приезжают в провинцию лечиться... — Он вздохнул.
— Больные?
— Знаете... — Редактор взял стакан, внимательно и долго что-то высматривал, держа стакан перед глазами. — Усталость, перенапряжение, бытовая или душевная неустроенность, личная драма... Нынче это принято называть стрессовым состоянием. Вот и едут в провинцию в надежде, что провинция излечит эти недуги.
— И надеются зря? — спросила Наталья с иронией.
— Полагаю, что зря. Глубочайшее и, увы, весьма распространенное заблуждение. Отчасти оно порождено литературой, этаким умилением провинциальным бытом, укладом жизни, патриархальщиной и даже языком, на котором никто не разговаривает. Начитается иной уставший горожанин такой литературы, да еще литературы талантливой, настоящей, и вбивает себе в голову идею, будто бы достаточно переехать на время в провинцию, окунуться в подлинную народную жизнь, — он усмехнулся, — как все проблемы разрешатся сами собой. Исчезнут, испарятся!.. — Зиновий Евграфович откинулся на спинку кресла. Взгляд его был настороженный.
— А в действительности?
— А в действительности человек просто-напросто меняет среду обитания. Прошу прощения. И не более того!.. Причем меняет, обратите внимание, привычную среду, в которой так или иначе адаптировался, на среду абсолютно чуждую его духу, его потребностям, возможностям, если хотите, и его физиологическим особенностям...
— Не решаюсь спорить, — сказала Наталья. — Вам, очевидно, виднее. И все-таки перемена обстановки часто помогает людям.
— Разумеется, какие-то проблемы и трудности исчезают, — согласился будто бы Зиновий Евграфович, — но их место занимают новые, не менее сложные. И эти новые проблемы по причине своей необычности и непривычности становятся неразрешимыми. Результат, как правило, печален: вместо излечения человек оказывается ввергнутым в некий порочный круг, откуда уже самостоятельно выбраться не может. Мудрость народная что говорит? «Везде хорошо, где нас нет», «дома и солома едома»... Хорошо еще, если человек, потерявший себя и свое место в жизни, не наделен властью... — Он неожиданно умолк и залпом допил свой чай.