— Шутите?
— Только отчасти. Вообще же здесь был во́лок. Монастырь стоит на водоразделе. Удобный путь.
— Из варяг в греки? — пошутила и Наталья.
— Очевидно. Но на эту тему вас лучше просветит Белов. А меня гораздо больше интересует будущее. Старина, я понимаю, — прекрасно и необходимо, но потомкам нашим жить не в прошлом, а в будущем. Это будущее мы строим сегодня. Праздный турист имеет право забывать об этом. Я — нет.
— По-вашему, прошлое и будущее несовместимы?
— О совместимости нет речи, — ответил Сергей чуточку покровительственно. — Речь может идти о взаимосвязи. Эта взаимосвязь осуществляется через настоящее, и о сегодняшнем настоящем, Наташа, которое завтра станет будущим, наши потомки будут судить не по тому, что мы сохранили или сохраним, а по тому, что создали и создадим сами. Согласны?..
— Отчасти.
— Конкретно!
— Я думаю, что сохранять и строить — понятия не антагонистические, — сказала Наталья без особенной уверенности. То есть она была уверена, что права, но не была уверена в том, что ее аргументы достаточно убедительны. — На развалинах ведь строить гораздо труднее. И потом... — Она взглянула на Сергея. — Вы словно боитесь суда потомков, а суда предков?
— Ну, мистика! — Он громко рассмеялся и неожиданно обнял ее, привлекая к себе.
Она оттолкнула его:
— Это что, бесплатное приложение к экскурсии?
— Простите, Наташа... А что касается суда предков...
— Я поняла: вы его не боитесь. Давайте лучше поедем.
Наталья села теперь на заднее сиденье. Сергей включил зажигание.
— Обратно в город, — попросила она.
— А монастырь?
— В другой раз.
Наталья не злилась на Сергея. Скорее, злилась она на себя. Потому что должна была предвидеть это. Обязана. Значит, дала повод. Мужчина, тем более такой, как Сергей, никогда не позволит ничего подобного, если женщина не даст к тому повода.
Какое-то время они ехали молча. Первой не выдержала Наталья.
— Сергей Владимирович, а почему вы не перевезете в Белореченск семью?
— Сам не знаю, — ответил он. — Впрочем, семьи как таковой у нас нет. Не получилась семья. Я поэтому и согласился поехать сюда.
— Ничего, — сказала Наталья. — Все наладится, все образуется, как любит говорить мой дед.
— У вас мудрый дедушка. Но я не думаю, что может наладиться наша семейная жизнь.
— Но это зависит от вас.
— Если бы!.. — вздохнул он.
— Вы же мужчина.
— Разве мужчины не имеют такое же право на личное счастье, какое имеют женщины? — спросил Сергей.
— Знаете, я совсем не помню отца. Родилась, когда его уже не было, погиб на фронте. И мать не помню... Меня вырастил дедушка. Ему не было пятидесяти, когда умерла его жена, моя бабушка. Он до сих пор один... — Наталья нахмурилась. Она живо представила старика Антипова, как он поднимается утром, заходит на кухню, ставит на плитку чайник или растапливает, если холодно, плиту, кормит Жулика, потом завтракает сам, и бродит, бродит по дому, по двору, часто оказываясь у калитки и глядя на дорогу, по которой приходит почтальон.
— Вы не закончили свою мысль, — потревожил ее Сергей.
— Ее и не было, — ответила Наталья. — Просто задумалась... Никто, наверное, не знает, что такое на самом деле счастье. Может быть, оно в том, чтобы брать. А может, чтобы давать... Вас никогда не тревожит ощущение беспокойства, чувство, что вы не нужны людям, что и без вас мир оставался бы точно таким, каков он есть?.. Я иногда думаю, что существую на свете, как ноль. Рядом с другой цифрой вроде что-то и значу, а сама по себе — ничто...
— Честно говоря, меня такие тоскливые мысли не одолевают. По-моему, все кому-то нужны и необходимы. В противном случае на свете жили бы одни только избранные.
— Наверно... У меня был знакомый врач, прекрасный специалист и добрейший человек... — Наталья улыбнулась, вспомнив, как Борис Анатольевич смешно вытирал очки полой пиджака, и его виноватый вид, когда он говорил о любви, и — странно — сейчас он не казался ей приторно-надоедливым, а его убежденность в том, что его профессия более всего необходима людям, что она — самая, может быть, важная профессия на земле, эта убежденность, подумала Наталья, очень трогательна и, пожалуй, достойна не осмеяния, но уважения.
— И что же ваш знакомый врач?
— Хороший человек. Наверно, все люди по-своему хорошие.
— Откуда же берутся сволочи? — с иронией спросил Сергей.
— А из числа хороших же людей, — ответила Наталья. — Да ведь кто-то любит и сволочей, Сергей Владимирович. Кто-то жалеет их, для кого-то они замечательные.
— Занимательная философия, — сказал он, и она увидела в зеркальце его усмешку.
— Это дает возможность спокойно принимать людей не такими, какими хочется их видеть нам, а каковы они есть.
— А если мне, например, не хочется вообще принимать некоего гражданина икс?..
— Это ваше личное дело. Только не объявляйте другим, что он — сволочь. Помните, что для него-то сволочь вы.
— Но я-то знаю, что это не так! — воскликнул Сергей весело.
— Не знаете, а считаете, — возразила Наталья. — Привыкли считать, потому что вам это удобно и приятно.
Сергей ничего не ответил, и всю оставшуюся дорогу они проехали молча, недовольные друг другом или каждый собой. Стали попадаться грибники, и Наталья почему-то подумала, не зайти ли ей к Колесниковым. Ираида Александровна приглашала, у них очень мило и непринужденно.
— Остановите здесь, — попросила она Сергея.
Колесниковы жили на окраине.
— Вечером увидимся? — Кажется, он выполнил просьбу с удовольствием.
— Будет видно, — сказала она.
Наталья шла по обочине, где не было пыли. Она уже собралась свернуть в проулок, к дому Колесниковых, когда ее окликнул Зиновий Евграфович.
— Гуляем, Наталья Михайловна? День добрый.
— Здравствуйте, — смутилась Наталья.
— Я вот по грибы ходил, — сказал он. — Хорошо в лесу! Прямо упоение какое-то, честное слово. Люблю лес. Особенно осенью. Осенний лес, как зрелая женщина, мать... Ничего лишнего, необязательного, никаких украшений, а все равно прекрасно! Или именно поэтому и прекрасно?
— Вы поэт, Зиновий Евграфович.
— Какое там! — сказал он. — Но время от времени появляется желание поразмышлять, поискать соответствия между собственной личностью и прародительницей всего живого. — Он улыбался своими по-детски чистыми глазами. На нем была старенькая телогрейка, подпоясанная брезентовым солдатским ремнем, фетровая темно-зеленая шляпа с поникшими от ветхости полями, на которых висела паутина, высокие резиновые сапоги, с отвернутыми голенищами. В одной руке он держал корзину, прикрытую листьями, в другой — суковатую палку. — У Колесниковых были?
— Только собираюсь к ним.
— Я видел их в лесу. Вы любите грибы?
— Собирать не умею, а есть люблю, — сказала Наталья.
— Да, настоящий гриб надо искать. Зайдемте к нам, Наталья Михайловна, — неожиданно пригласил Зиновий Евграфович. — Жена быстренько поджарит свежих боровичков.
— Спасибо, я обещала зайти к Ираиде Александровне.
— Я думаю, что они еще не вернулись.
— Тогда пойду домой отдыхать. Устала.
— Да что же вам делать в гостинице? Скучища ведь там, однообразие. А моя супруга хочет с вами познакомиться. Все велит привести вас. Остальных-то она знает. Телевизор посмотрим, сегодня замечательный фильм — «Путь к причалу».
Наталья и сама не знала, почему отказывается от приглашения, но принять его не могла.
— Нет, Зиновий Евграфович. Голова разболелась...
— А, это от воздуха! — сказал он. — Примите анальгин или тройчатку и выпейте крепкого горячего чаю. Ну, всего хорошего. — Он приподнял шляпу.