— Нет, не сплю.
— Сейчас уже и приедем. Ты это, боишься-то зря. У нас никогда ни леших, ни водяных не водилось. Сколь живу, не слыхал, нет!.. Вообще сказки все.
— А я ничего, я не боюсь, — солгала Татьяна.
— И хорошо, — поощрил Троха. — А то бывает некоторые боятся.
Наутро в дом Матвеевых пожаловал председатель колхоза. Он вежливо побеседовал о погоде, о видах на будущий урожай, который обещает быть неплохим, посетовал на то, что спустили очень большие госпоставки, выполнять, дескать, нечем...
— А с другой стороны, ежели, например, смотреть на этот вопрос с государственной точки зрения, — говорил председатель, словно оспаривал чьи-то возражения, — как не спускать, когда почти полстраны в разрухе пребывает! Люди-то в городах изголодались. — Он вздохнул глубоко и покосился на Татьяну. — А чтоб поднять страну из разрухи, какая силища нужна!..
— Это верно, — сказал Матвеев, не прерывая работы: он чинил хомут.
Иван Матвеевич числился в колхозе шорником, сторожем при конюшне и еще бог знает кем, работая чуть ли не круглые сутки.
Председатель свернул «козью ножку», закурил и неожиданно обратился к Татьяне, которая помогала Полине Осиповне собирать на стол:
— А что, Татьяна Васильевна, поработали бы у нас фельдшером.
— Что вы, Федор Игнатьевич! — она смутилась.
— А и в самом деле, — вступил в разговор Матвеев. На фронте же ты санинструктором была!
— То на фронте. И я была здорова.
— Ну! — сказал председатель. — Ты со своей раненой ногой, даром что с палочкой, ходишь потверже, чем, к примеру, Колька Ромашов со здоровыми ногами!
Он засмеялся, за ним и Матвеев тоже, и Татьяна, потому что Колька Ромашов — колхозный счетовод — редкий день не бывал пьяным и ходил по деревне, держась за изгороди.
— Помещение выделим, — продолжал председатель, — а насчет официального оформления я сам договорюсь в райздраве, не думай. Мы уж сколько годов просим, чтоб фельдшера нам прислали. А ты тут, у нас проживаешь!..
— Не знаю, — сказала Татьяна неуверенно. — Справлюсь ли, Федор Игнатьевич?
— Справишься! — убежденно заявил Матвеев, откладывая в сторону хомут. — Раз людям, народу то есть, нужна, значит, справишься. Не имеешь права не справиться. А иначе какая же ты фронтовичка, солдат?..
— Кому помощь понадобится, и так помогу.
— Помочь ты, может, и поможешь, никто не сомневается в тебе, — возразил председатель, — а где лекарства и прочие разные медикаменты возьмешь? А мы для тебя все выхлопочем, хоть даже и докторские наушники эти, которыми грудь слушают.
— Стетоскоп, — сказала Татьяна улыбаясь. — Его можно купить в любом магазине, где продаются медицинские товары.
— В магазине можно, только вот магазина нету!
— Действительно, я не подумала как-то...
— Ну ладно, одним словом, — сказал председатель, поднимаясь. — Бывайте здоровы все. Время позднее, а я собираюсь сегодня на Воробьево поле съездить.
— Горох там посеяли? — спросил Матвеев, снова берясь за хомут.
— Да, горох. Потрава большая, посмотреть самому надо. — Председатель пошел к выходу.
— Постойте! — задержала его Татьяна. — Вдруг в райздраве не согласятся?.. Все-таки я инвалид.
— Райздрав, Татьяна Васильевна, моя забота и сельсовета. Вот завтра, если ты не против того, можно и съездить в райздрав. Там сразу и договоримся про все.
— А чего ей против иметь? — сказал Матвеев. — Завтра и поезжайте с богом. Глядишь, и в наших Гореликах свой доктор будет.
В райздраве ждали ее, и заведующий — тоже вчерашний фронтовик, без руки, — не скрывал этого.
Председатель завел разговор издалека, исподволь, а он замахал на него культей.
— Знаю, все знаю! Мне в больнице уши прожужжали. Сам собирался к вам в гости, да ты, старый лис, опередил меня.