А отец писем не читал. Во всяком случае, при жене и дочери. Но Галина Ивановна достаточно знала мужа: положит письмо на комод или просто на столе оставит, вроде как забыла убрать. Уверена была, что прочтет, когда будет один дома и гордыню свою уймет. Примечала, как именно положила письмо, либо ниточку в конверт прятала. Первые два-три письма Антипов все же не брал в руки, а после, сразу заметила Галина Ивановна, прочел. Прочел! Но ни словом, ни намеком не показала, что знает об этом. Дочке только шепнула. Вместе они и порадовались. А когда финская кампания началась, похоже стало, что и сам Антипов понял и принял сыновнюю правоту. Но крайней мере, смирился. Ведь вот она, война!
И Михаил ему понравился, когда приехал на побывку — за отличную учебу отпустили. В награду. Хоть и в военной форме, не в спецовке, в какой Антипов ходил на завод, а все равно можно угадать в нем силу и дух: плечи в разворот пошли, точно тесно им под гимнастеркой; лицо не гладкое — обветренное, шероховатое; глазами глядит прямо, не прячется, и слов лишних не говорит, а только по делу и коротко.
Нет, ничего этого не сказал Захар Михалыч сыну, при себе оставил, как зарубку на память. Но и не упрекал больше, захоронив разочарование глубоко-глубоко и втайне надеясь, что, бог даст, будут у него еще внуки-наследники, которым он успеет — из рук в руки — передать дело.
Ради этого стоит жить...
Жена вернулась с кухни одна. Оглядываясь на дверь, сказала шепотом:
— Ты, отец, поласковее будь с ней.
— Что это ты так заботишься?
Он вдруг подумал, что жена все знала, в заговоре как бы была с Михаилом, а от него скрывала. Но и на это он уже не серчал.
— Ребеночка она ждет.
— Беременная, что ли?
— В положении.
— Нашли время детей рожать! Выпороть бы обоих. Так одного не достанешь, а другую нельзя... — Он покачал головой. — Обвели вы, мать, меня. Вокруг пальца обвели. А я-то, дурак старый, э-эх!..
— Не шуми очень, отец, — еще попросила Галина Ивановна. — Поберечь ее надо.
— Ладно ты со своим заступничеством.
Напрасно беспокоилась жена. Был Антипов ровен, предупредителен с невесткой, ничем не давал понять, что вошла она в их семью в общем-то нежданной, и называл только дочкой, не иначе. И работать бы ее не посылал — раз такое дело, прокормились бы как-нибудь, — но тут уж Татьяна за себя решила: устроилась в госпиталь медсестрой. Ее не просто на работу взяли, как других вольнонаемных, а в армию — форму выдали, чему Клавдия очень завидовала. Они с матерью души в Татьяне не чаяли.
И Антипов скоро привык к ней, полюбил по-своему.
Галина Ивановна потихоньку из всякого старья, какое нашлось в доме, готовила для будущего внука — именно для внука! — пеленки, распашонки. Глядя на жену, Захар Михалыч тоже радовался, хотя не показывал своей радости, а думал о том, что вот пока Михаил воюет, бьет и давит танком фашистскую сволочь, Татьяна родит ему сына, которого обязательно назовут Захаром, как уж повелось у Антиповых. Тогда будет в семье сразу два Захара Михалыча — он сам и внук его. И чем ближе подходило время родов, тем заботливее становился он к невестке. Жене и дочери строго-настрого наказывал, чтобы освободили ее от домашней работы. Хватит того, что в госпитале работает. Если же Татьяна сама бралась сделать что-то — хотя бы обед приготовить, — ворчал.
— Ты, — говорил поучительно, — отвечаешь за две жизни. И перед Михаилом, и перед нами.
— Я же здоровая, молодая, — смущалась она.
— Молодость проходит, а здоровья тебе на двоих и надо. Есть кому воды принести или дров. А ты отдыхай, сил набирайся.
От Михаила регулярно приходили письма. Свои Татьяна складывала в коробку и, замечал Захар Михалыч, перечитывала по нескольку раз.
«Значит, крепко любит, по-настоящему, — удовлетворенно думал он. — А остальное образуется...»
Нет, не всегда получалось так, как он надеялся и мечтал. Далеко не всегда. Однако Антипов все равно не терял надежды на лучшее, никогда не посчитал себя обманутым судьбой.
Характер не позволял. Да ведь и что есть судьба? Человек сам ее делает...
ГЛАВА III
Вдову Михайлы Антипова с маленьким Захаркой из казенной квартиры быстренько выселили и никакой пенсии завод не назначил — десять рублей на похороны дали. В главной конторе пообещали, что на работу возьмут, однако про обещание тут же и забыли. Судиться, учили люди вдову, можно с заводом, а поди-ка посудись — это сказать легко. А на деле себе дороже выйдет и жизни, пожалуй, не хватит.
Работала по людям: стирала, убиралась, с ребятишками чужими нянчилась, тем и перебивались. Еще и бога благодарила, что совсем не оставил в несчастье. Иногда, правда, и родные чем-нибудь помогали: то обувку Захарке справят вскладчину, то покормят его. Но все без ласки, не от доброты и чистого сердца, а от жалости и чтобы не осудили, что сирота всеми заброшен.