— Наташа.
— Забирайте Наташу и возвращайтесь сюда! Ребенок, понимаете, будет расти, развиваться на воздухе, постоянно общаться с природой, пить парное молоко...
— Спасибо вам, — сказала Татьяна грустно. — Большое спасибо! Честное слово, мне самой грустно уезжать, привыкла уже...
— В чем же дело?
— Как вам объяснить?.. Дочка живет у тестя...
— Как то есть у тестя? У свекра, может быть?..
— Ну да, у свекра. Муж мой погиб, и она выросла в их семье. Как я могу забрать ее?..
— Это серьезный аргумент... Черт бы побрал! А ваш свекор...
— Что вы! Он со своим заводом ни за что на свете не расстанется.
— Ну где, где мне взять человека на ваше место? Народ, понимаете, привык, что в Гореликах работает медпункт...
— Из столицы вызовете, — неловко пошутила Татьяна.
— А-а! — досадливо поморщился заведующий. — Сюда из столицы и самого захудалого врача на аркане не затащишь. Зажирели... — Он взял заявление, с тоской посмотрел на Татьяну и подписал: «Согласен». — Поезжайте, раз такое дело. Только одна просьба: поработайте несколько дней, пока найдем кого-нибудь. Закрыть медпункт легко — открыть будет трудно. Да и в райкоме меня не погладят по головке...
— Поработаю, — уступила Татьяна.
— Спасибо и на этом.
Действительно, через неделю в Большие Горелики на смену Татьяне приехала бывшая старшая медсестра из районной больницы. Можно было бы и уезжать, но тут заболела Полина Осиповна, и Татьяна не решилась оставить ее.
— Едь, едь, — уговаривала ее сама Полина Осиповна, — поправлюсь я, а тебя заждались, поди...
Но видно было, что страшно ей остаться больной без присмотра Татьяны, а чужому человеку не очень-то доверяет...
Так вот еще протянулись две недели.
А в день отъезда вся деревня от мала до велика вышла к околице провожать Татьяну. Из Заполья пришла и старушка Макаровна.
Матвеев, отворачивая лицо, сказал:
— Опять, дочка, расстаемся с тобой... Ты уж того, не забывай нас, письма пиши. А когда в отпуск там или как, приезжай с дочкой. Мы всегда рады. Грибочки-то не позабыла взять?
— Не забыла... Спасибо вам, Иван Матвеевич! И вам, Полина Осиповна!
— Борова забьем к ноябрьским праздникам, свининки пришлем...
— Ну что вы, не надо.
— Сами знаем, что надо, а что не надо. В Ленинграде-то, поди, голодно еще...
Сунула в телегу узелок с гостинцем и Макаровна. Да и другие клали, кто что имел.
Председатель колхоза произнес короткую речь:
— Мало ты у нас пожила-поработала, дорогая Татьяна Васильевна! Жаль нам с тобой прощаться сегодня... Но благословляем в путь и желаем счастья тебе и дочке твоей!.. Хорошую память о себе оставляешь, а это самое главное, чтоб память хорошую оставить! Труженикам Ленинграда кланяйся от колхозников Новгородчины нашей. Передай им, что не пожалеем сил, чтобы... В общем, все силы приложим! Не поминай лихом! — И он обнял Татьяну и поцеловал трижды. — Давай, Тимофей!
— Но-о! Пошла, родимая! — Троха взмахнул вожжами, и лошадь ленивой трусцой двинулась с места.
Татьяна все махала рукой — и ей махали провожающие, — покуда они не свернули в лес, откуда уже не видать деревни Большие Горелики.
— Когда до Руссы доедем? — спросила она Троху.
— Бог даст, к вечеру доберемся. Я знаю заброшенную дорогу, она покороче большака будет.
Колеса дробно стучали по гати. Оба молчали. Так, молча, и доехали до большака, где нужно было поворачивать на Старую Руссу. Здесь их нагнал грузовик. Татьяна хотела перебраться в машину, чтобы быстрее и не гонять зазря лошадь. Но Троха обиделся.
— Как знаешь сама, — сказал, поджавши губы. — Тпру-у! — остановил он лошадь.
— Давай быстренько! — поторопил шофер.
Татьяна посмотрела на угрюмое Трохино лицо и махнула рукой.
— Поезжайте! — сказала шоферу. — Куда мне спешить?..
ГЛАВА XXXII
Клава была на седьмом месяце беременности, и Захар Михалыч категорически запретил ей ходить с ними на строительство дома. Хоть она и не делала тяжелой работы, а все-таки!.. Мало ли что. Обычно и Наташка оставалась с нею, а тут, как нарочно, внучка упросила Антипова взять ее с собой. Он согласился, о чем после и пожалел, потому что, останься она с Клавой и в этот раз, ничего бы не случилось...
Когда они, уставшие, голодные, вернулись домой, оказалось, что не приготовлен обед.
— Как же это? — Антипов строго смотрел на дочь. — Дня тебе было мало?
— Я ездила на барахолку, — призналась она.
— За каким лешим тебя понесло туда?
И Клава рассказала, что продала чайный сервиз — за две с половиной тысячи, — чтобы купить Анатолию пальто. Он по-прежнему ходит в шинели.