Шел сильный дождь, Антипов укрылся под навесом, радуясь, что выбрал очень удачное место, — никто не пройдет с поезда, минуя его. А народ валил густо, все спешили, как это и бывает на вокзалах, Матвеев же, ковыляя на самодельном протезе, шел медленно, неуверенно, озирался по сторонам, и сразу можно было понять, что он впервые приехал в Ленинград. У Антипова мелькнула мысль подойти к нему, он подумал, что человек этот похож на того, о котором писала Татьяна, но покуда раздумывал, решаясь, Матвеев затерялся в толпе...
Все так и было. Ошибиться нельзя: и потертая шинель, и шапка-ушанка, на протезе и с вещевым мешком за плечами. А главное — глаза. Какие-то растерянные, пронзительные и печальные...
— Я вас тоже приметил, — сказал Матвеев.
Он скинул шинель, снял шапку, засунув ее в рукав, тщательно вытер сапоги, огляделся, точно искал увидеть что-то знакомое, потом наклонился и потер протез.
— Наслежу я вам... — сказал виновато.
— Ерунда.
— Полы красивые. В госпитале такие же были, только с узорами еще разными...
— Паркет, — сказал Антипов.
Он распахнул дверь в комнату, пропуская Матвеева вперед и надеясь втайне, что ничего не случилось худого, что тревога его напрасная...
Может, человек по своим делам приехал в Ленинград и зашел передать привет от невестки. Или ночевать негде!..
Иван Матвеевич остановился посреди комнаты:
— Так и не собрался отписать вам...
— Вы садитесь, садитесь, — предложил Антипов, выдвигая стул.
Матвеев сел, держа вещевой мешок на коленях.
— От Татьяны Васильевны было письмо?
— Было, было. Как она там? Скоро приедет?..
— Вот, значит... — Матвеев развязал тесемки у мешка. — Тут я привез кой-какие ейные вещички... — Он стал рыться в мешке. — Дай, думаю, сам съезжу. Письмо что!.. Не живой человек, да...
— С ней что?! — Антипов полез в карман за папиросами, да так и оставил там руку в страшном ожидании.
Матвеев выложил на стол коробку — довоенную — из-под печенья, в которой хранились письма Татьяны и фотокарточки.
— Здесь вот... — Мешок скользнул на пол, в нем звякнуло что-то. — Погибла Татьяна Васильевна. — По щекам катились крупные слезы. — Погибла... Неделя уже... Домой, стало быть, ехала, и вот... И сколько людей раньше их по этому проселку ездило — ничего, а тут!.. Наскочили.
— На мину, что ли? — спросил, не слыша своего голоса, Антипов.
— На противотанковую. Думали сначала, что злой умысел. Нет... Комиссия приезжала, и капитан Бурцев тоже... Папироски не найдется ли?
Антипов положил на стол пачку.
Матвеев закурил.
— Воронка огромная!.. — сказал он. — Всю войну прошел, а не видел воронок от противотанковых мин. В танк, должно, вся их сила уходит?
— Где ее... похоронили?
Матвеев медленно поднял голову, посмотрел на Захара Михалыча пустыми глазами.
— И могилы нет? — догадался Антипов.
— Собрали с того места землю, насыпали холмик... И телегу в щепки разнесло, все. — Иван Матвеевич открыл коробку.
Сверху лежала фотокарточка. На фоне стройного бора отчетливо была видна пирамидка со звездочкой («Как у Гали», — отрешенно подумал Антипов). На ней свободно читалось:
«Т. В. АНТИПОВА, 1921—1945 гг.
Т. Т. ПЕТРОВ, 1888—1945 гг.»
— Кто это, Петров?
— Троха. Мужик наш, Возницей у Татьяны Васильевны работал. Он вез ее в Руссу... А фотокарточку капитан Бурцев мне дал. Свези, говорит, родным, Матвеев. — Он вздохнул и потушил недокуренную папиросу. — Видишь ты, не могу папиросы курить, к самосаду привык. А на фронте махра была. — И стал сворачивать самокрутку. — Квартира у вас хорошая, справная...
— Дом строим, — сказал Антипов.
— Дом — это хорошо... А дочка ее где же?
— В детском садике.
— А-а!.. — Матвеев качнул головой. — Мать честная, чтоб ей сесть-то в машину... Шофер после докладывал капитану Бурцеву, что звал. Не захотела. Я так располагаю, чтобы Троху не обидеть. Душевная очень была.
— Вы, значит, вместе в госпитале лежали? — спросил Захар Михалыч.
— Вместе... Старуха вот моя убивается. На ее, на Татьяны-то Васильевны, беду, захворала моя старуха, вот она и задержалась. А так, может, и обошлось бы... Или уж судьба такая вышла?..
— Судьба, — отозвался Антипов. Он плохо соображал. Мысли о Татьяне путались с тревожными мыслями о Клавдии.
— Пойду я. — Матвеев встал.
— Куда же вы?
— Сегодня хочу назад уехать. Плоха старуха-то моя. Как узнала... — Он в сердцах махнул рукой.
— Что уж там! Сидите. Зять должен прийти.
— На службе?
— В родильном доме.
— Никак дочка рожает?
— Да, только вот роды преждевременные... Помянуть бы надо Татьяну, по русскому нашему обычаю, — проговорил Антипов. — Я сейчас сбегаю, тут у нас близко. Вы посидите...