— Кто там?..
Антипов же сделался еще суровее, непримиримее. Чуть не по нему что, взглянет истинно волком, и Галина Ивановна понимала: случись с нею какой малый грех — не грех даже, навести она родителей, — зашибет Захар. Либо прогонит. Не посмотрит, что дите малое на руках.
Однажды пришел и сообщил, что записался в школу для взрослых.
— С ума ты сошел! На что тебе та школа сдалась? — А признаться, как боится по вечерам, ожидая его, не посмела. — Люди засмеют...
— Какие такие люди? — нахмурился Антипов и отложил ложку.
— Вообще, — сказал она.
— Настоящие люди, мать, сами учатся. А те, которые смеются, разве они люди?
— Соседи вот...
— Отстань! Товарищ Ленин что говорил?.. То-то оно и есть. Грамотные все станем — скорее социализм построим, жить хорошо будем. Вот скажи: ты хочешь, чтоб социализм скорее был?
А хоть бы и не хотела она, разве могла заикнуться об этом! Не спрашивает же муж, утверждает. Потому поддакивала:
— Хочу, хочу.
— Вот. А то, может, не хочешь?.. — Он смотрел на жену прищурившись, собрав в один куст брови. — Может, даниловских хлебов сладких возжелала?.. Если так, мать, скатертью дорога! — И показал рукой на дверь. Дескать, тут тебе твой бог, а тут — порог.
— Что с тобой, Захар? — не на шутку испугалась она. Уж вместе нам до самой смерти.
Подумать было страшно, как бы это она жила без Захара. Любила его, а иначе не пошла бы на разрыв с родителями.
— Стало быть, и разговоры нечего разговаривать. Ты посмотри, посмотри, мать, какая жизнь идет!
— Вижу.
— Директором у нас нынче кто? Свой рабочий человек Кошелев Иван. Ванька Кошелев, вот кто!.. Много ли до меня на завод пришел, а уже — красный директор! Как оно повернулось.
— И ты надеешься? — неосторожно высказалась она и напугалась этих слов.
— Не надеюсь и не хочу. У меня свое хорошее дело в руках. По крайности, никто не упрекнет, что Захар Антипов что-то хуже других сделал. Да может, директором быть еще легче: у него помощников разных куча, спецов там, а я сам, один!
— Говоришь, будто в народных комиссарах ходишь, — осмелела Галина Ивановна, увидев, что муж не гневается больше, успокоился.
— Каждому свое, мать, — рассудительно сказал Антипов, шумно отхлебывая чай из огромной кружки. Любил побаловаться чайком. — Не в том дело, на каком месте человек находится, а в том, как свое дело справляет.
Об этом же он толковал и заграничному корреспонденту, когда давал первое в своей жизни интервью.
— Ты, Михалыч, не бойся, — напутствовал его секретарь партячейки. — Плевать, что корреспондент из-за рубежа явился! Что спрашивать будет, все рассказывай. Пусть знают наших, нечего.
— А если подлости станет спрашивать? — засомневался Антипов. — Сам знаешь, не горазд я на разговоры.
— Держи ухо востро, прислушивайся к своей большевистской и рабоче-крестьянской совести. Она подскажет, что и как. Газеты за рубежом читают не только империалисты, пролетарии тоже. А они должны быть в курсе.
— Может, вместе?..
— Нельзя. Корреспондент выразил желание побеседовать с тобой наедине.
Случилось это в тридцать втором году. Завод выполнил досрочно важнейший государственный заказ. Многие тогда были награждены орденами. Получил орден Трудового Красного Знамени и Антипов.
Любопытство зарубежной газеты было понятно: именно с одной из фирм страны, откуда приехал корреспондент, Советское правительство вело переговоры о размещении этого заказа. Однако фирма заломила такую баснословную цену, что переговоры закончились ничем. Решили испробовать сами. И справились, хотя никакого опыта не имели. Но мало ли в то время делалось у нас впервые. Известно: технический опыт — дело наживное, а набираясь его, люди учились еще и хозяйствовать.
Корреспондент был довольно молод, подвижен и бойко разговаривал по-русски, что удивило Антипова.
— Мой первый вопрос: что дала Советская власть лично вам и вашим товарищам, рабочим?
— Все дала.