Как-то подошел к ней Костя Петрунин — он уезжал домой, — звал поехать с ним. Замуж, в общем, предлагал за него выйти. И уж как он расписывал, как расхваливал родные свои места! Поверить если ему, так лучших мест не бывает и быть не может на земле.
Городок, где жили его родители и две сестренки, назывался смешно и трогательно — Набережные Челны, и была у города, рассказывал Костя, большая и славная история, которая уходит чуть ли не во времена Ивана Грозного, когда был на этом месте укрепленный посад для защиты русской земли от разбойничьих набегов диких степных кочевников, а теперь это уютный и тихий провинциальный городок, с улочками, сбегающими к берегу широкой Камы, и никаких там трамваев и даже поездов нет в помине. Зато дома с резными ставнями утопают летом в зелени садов, и белые пароходы, словно лебеди, плывут, плывут по вольному камскому раздолью...
— Дом наш окнами на реку смотрит, — говорил Костя. — Его еще мой прадед построил. И пристань рядом. От нее поднимешься наверх и метров сто влево. Тут и наш дом.
— А я люблю, чтобы трамваи ходили, — смеясь, отвечала Клава. — И поезда тоже. Захотелось куда-нибудь поехать — сел и поехал.
— Сколько угодно! — воодушевленно убеждал ее Костя. — Вниз если по Каме — до Казани рукой подать, а вверх — там и Пермь недалеко.
— Что ты! Я боюсь на пароходах. Однажды мы ездили до войны в Петергоф, мне плохо было.
— Это же по морю, а по реке — совсем другое дело.
— Все равно боюсь.
Она дразнила чуточку Костю, но не обидно. Просто знала, что самый лучший и самый красивый город на земле — ее Ленинград.
А Захару Михалычу очень понравилось, что Костя — шутка ли это, в двадцать лет без руки остаться, — сохранил в себе душевную теплоту, умение радоваться и благодарность — вот что главное — к родной земле, которая вскормила его и вспоила. Все от нее, от земли, и худо, когда человек, хотя бы и в горе, забывает о том, где родился, где вырос, где из века в век жили его пращуры. И не все ли равно, большой ли это город или маленькая деревушка. Земля вообще огромна и необъятна, а человеку нужен крохотный клочок именно родной земли, чтобы ощутить, почувствовать кровную связь с прошлым своим, без которого нет ни настоящего, ни будущего. Да и сам человек ничто.
Незадолго до войны — в сороковом году — Антипов ездил на Новгородчину. Уж мало кто и помнил там Антиповых, а все-таки осталась, сохранилась какая-то необъяснимая связь с родиной, иначе почему бы вдруг похолодало в груди и засосало где-то внутри жгуче и нестерпимо, когда взошел Захар Михалыч на пригорок и увидал деревню, бывшую родиной отца его, и деда, и прадеда... Знал он, что это та самая деревня, ждал увидеть с пригорка именно ее, но если бы и не знал, что это и есть Малое Залесье, все равно, убежден Антипов, все равно узнал бы, не ошибся и не прошел мимо, чтоб не полюбоваться, не поклониться издали. Сердце бы указало.
В том-то и дело, что настоящая, благодарная память хранится не головой, а сердцем...
Бывал Захар Михалыч и в других местах. На Кавказ, в Крым по путевкам ездил, но нигде так не отдохнул душой и телом, как в свой последний отпуск в Малом Залесье, хоть ничего не осталось от их родового гнезда: на месте антиповского дома, который от ветхости развалился, выстроили школу...
А с Костей они выпили малость, поговорили хорошо, как мужчины. К душе пришелся парень своей простотой и открытостью, своей привязанностью к родине и родителям. Захоти того Клавдия — отпустил бы с Костей, пусть. Настоящий человек не частый жених. И приятно, чего уж там, было ему слышать теплые слова о дочери, потому что и сам больше всего ценил в ней доброту и ласковость. От этого у женщины бывает в жизни все хорошее. А если женщина зла характером, не добра к людям и — вовсе не дай бог! — не ласкова, тогда и счастья ждать нечего, откуда ему взяться, счастью. Опять же как земля: к ней человек с добротой и лаской, и она отплатит щедро. Нет, не зря говорится: как аукнется, так и откликнется.
Но — самой Клавдии выбирать женихов себе. Тут советы давать и подталкивать не годится.
Как-то раз, когда Клава пришла на дежурство, ей сообщила сменщица:
— У тебя в седьмой палате новенький, ночью привезли. Хорошенький такой!..
— Ну и что? — прибирая под косынку волосы, сказала Клава.
— А он тоже Антипов.
Остановилось, точно провалилось в пустоту, сердце.
— Антипов?.. — переспросила чуть слышно.