— Постойте, а ремонт? Ремонт вы делали?
— Дурак он, что ли, этот Кудияш? — Бригадир усмехнулся. — Если и делали, то уже без меня. А я теперь как вспомню про эти бутерброды с сыром, тошнить тянет. И еще эта женщина с ребеночком... Гнида он, гнида и есть! Вы простите, я случайно слышал ваш разговор. Думаете, для чего у него пиловочник приготовлен, про который вы говорили?
— Не знаю.
— Дачу он строит.
— Какую дачу?! — Только сейчас Иващенко понял, почему Кудияш легко согласился отдать доски и сообщил, что получают стекло. Хотел замять... Однако в голове не укладывалось все это. «Возможно ли? — думал он. — Возможно ли, чтобы в такое-то время...»
— Обыкновенную дачу, — сказал бригадир. — Где-то под Териоками. На море!
— Вы... точно знаете?
— Поди узнай точно! Люди говорят.
— Мало ли, что люди скажут.
— За что купил, за то и продаю.
— Давайте договоримся, — сказал Иващенко. — Вы пока не распространяйтесь на эту тему. А я заявлю...
— Бесполезно, Борис Петрович! Выкрутится. Как же, блокадник, орденом награжден.
— Это будет видно. Как ваша фамилия?
— Тимофеев.
— Значит, договорились?
— Пожалуйста, только ведь я ничего особенного не знаю...
Гадко, мерзко было на душе Иващенки после этого разговора. И не хотелось верить... Тем более, как работник, специалист Кудияш в общем-то безупречен, а что поссорятся иногда, погрызутся — с кем не бывает! На то и работа. Но неужели он оказался подлецом?.. Затеять в сорок третьем году ремонт собственной квартиры, когда никто — никто ли? — не был уверен в завтрашнем дне, строить дачу, когда еще идет война, льется человеческая кровь...
Первой мыслью было поделиться с кем-нибудь. С Костриковым, например. Он, возможно, и знает что-то, блокаду переживал здесь. Или с Антиповым. Это человек принципиальный. Но здравый смыел одолел минутное желание, и Иващенко решил пойти в партком, это самое верное. Тотчас пойти не было времени, как раз привезли доски, и нужно было проследить, чтобы строители не напороли с заливкой фундамента: работали больше без чертежей — новые делать некогда, а искать в архивах старые и того дольше...
Нельзя сказать, что механик был человеком излишне придирчивым, занудным, нет. Просто любил порядок во всем, работу ставил превыше всего и не терпел никакой халтуры. Доставалось от него не только строителям, с которых спрос особенный, коль скоро они профессионалы в своем деле, но и девчонкам, присланным в помощь на время восстановления цеха.
— Давайте, давайте, жмите! — покрикивал на них Иващенко. Но не зло, без досады, понимая, что силенок-то у девчат кот наплакал. Откуда им взяться, силенкам, если многие едва ноги от слабости передвигают.
— Устали, Борис Петрович, — скажет какая-нибудь, посмелее. — Передохнуть надо.
А он свое:
— Ничего, девочки! Побольше поработаете — покрепче поспите. Вам полезно спать. Женихи ваши еще воюют, вот и спите себе на здоровье!
Девчонки краснеют, смущаются — молодые все же, нецелованные, — а он смеется.
— Чего краснеете? Жизнь — она свое должна взять и обязательно возьмет.
Поначалу, может, и сердились на него, но быстро разобрались, что своими шутками Иващенко поддерживает в них оставшиеся силенки, и сами отвечали тем же. Да ведь и заботился он о девчонках, как о собственных детях, даже дополнительное питание каким-то образом сумел выхлопотать. А как же иначе?.. Иная чуть повыше тачки, а везет, толкает, обливаясь по́том и набивая на руках кровавые мозоли. Везет и не жалуется, как ей тяжело. И ночью отдых не отдых: общежитие прямо на заводе, отапливается худо, вместо стекол в окнах — фанера, доски, а «буржуйка», как известно, греет, покуда ее топишь. Огонь погас — и вмиг остыла.
Девчонки-то большинство не местные, не ленинградские: из области привезенные комсомолки-добровольцы.
Антипов, глядя на девчонок, печалился. «Дети совсем, — думал он, — им бы поспать подольше, вечером на танцульки сбегать, а они каждая за двух мужиков делают! Что же с ними потом-то будет, когда постарше станут?.. Всю молодую красоту угробят на этой работе. Парни с войны вернутся — и посмотреть на них не захотят...»
И еще он думал о своей дочери и тихо, скрыто радовался, что ей не выпало того, что этим бедным девчонкам. Нелегко, конечно, и Клавдии, работа ее — не в конторе сидеть, но как-никак не носилки с битым кирпичом таскает и не долбает ломом бетон, а главное — живет в тепле, в домашнем уюте и сыта. Опять же у матери под боком. Есть кому приласкать-приголубить и пожалеть, если беда какая случилась. Это ведь не замечается и не ценится, когда оно с человеком, а вот когда нету...