Антипов добрался лишь через неделю, опоздав к похоронам на одни сутки. Не догадался сообщить, что выехал, и его перестали уже ждать...
К приезду отца Клава немного оправилась, пришла в себя. Но когда увидала его, заплакала.
— Ну!.. — сказал он, обнимая ласково дочь. — Слезами не поможешь. Жить надо.
— Ой, папочка!.. Ой, милый!.. Сколько раз хотела написать тебе правду, она не разрешала...
— Похоже на мать. А ты не убивайся. Не ослушалась и правильно сделала. — И самого душили слезы, но не мог — так считал — позволить себе заплакать, нельзя.
— Я же давно знала... — причитала Клава. — Мне когда еще сказали, что у нее рак.
— А мать?
— Нет... Может, догадывалась... Все боялась тебя волновать. Дура я, дура!..
— Хватит, — строго сказал Антипов. — Не воротишь, а себя изведешь слезами. Пойдем на могилу.
— Сейчас?..
— Когда же? Сейчас и пойдем.
Место, где схоронили Галину Ивановну, Антипову понравилось. Земля, он это и прежде знал, здесь сухая — песок, и сосны кругом. Ветер гудел в верхушках сосен, вызывая тоску, снег скрипел протяжно под ногами, и скрип этот, неслышный и незаметный на улице, ночью на кладбище казался громким, неуместным.
— Уйдем, — звала Клава отца.
Ей было жутко.
— Погоди минутку. — Антипов наклонился поближе к тумбе, увенчанной звездой («Она ведь была верующая», — мелькнуло в сознании), чиркнул спичку и слабым ее, мерцающим светом высветил надпись, сделанную на полированной дощечке из нержавейки: «Антипова Галина Ивановна, 1898—1945 гг.». Выпрямился, спросил: — Завод поставил?
— Завод, — отозвалась Клава шепотом.
— Не просила перед смертью, чтобы отпели ее?
— Я ведь была на почте...
— Ладно, раз так.
«Не плохо матери здесь будет лежать, — думал он, оглядываясь. — А плохо то, что одна останется, никто не придет на могилу, не навестит, не погорюет над ней...»
— Не много она видела в жизни хорошего, — сказал вслух. — И умерла в горе, на чужбине.
И в эти минуты, стоя без шапки над могилой жены, когда простительна человеческая слабость и когда, может, ложь поистине бывает во спасение, Антипов не хотел лгать, потому не обещал ни себе, ни покойнице, что станет каждый год приезжать сюда... Не наказывал этого на будущее и дочери, понимая, что такие обещания все равно не выполняются, остаются пустыми словами, вечным укором собственной совести. А жена, как и он, никогда не любила пустословия и невыполнимых обещаний...
— Пошли, — сказал, — что же стоять.
Морозно было и очень тихо. Угомонился ветер. Редкие большие снежинки медленно и плавно опускались на землю, ставшую вечной обителью еще одной души. В просветах между соснами четко выделялись кресты, а кое-где и маленькие обелиски со звездами.
Клава в страхе прижималась к отцу.
— Глупая, чего ты боишься? — говорил он. — Живых бойся, а мертвых нечего. Мертвые уже никому не принесут зла. И хорошее, и плохое, они сделали все, что смогли и сумели.
Странно как-то чувствовал себя Антипов. Он не испытывал опустошающего отчаяния или страданий, не думал о том, что со смертью жены кончилось все и пора самому прикинуть, как доживать...
Это было не равнодушие, нет, хотя не было между ними и такой самозабвенной и красивой любви, как пишут в книгах и показывают в кино. Не каждому дарована такая любовь, не каждый и умеет ею воспользоваться, чтобы испить до дна хмельную, буйную чашу, а большинство людей живут потому, что нужно жить и давать жизнь своим детям. А может, он не испытывал теперь особенной горечи оттого, что в последний год были они порознь и отвыкли друг от друга?.. Или оттого, что он не видал ни страданий ее, ни смерти?..
Вот и думать он может, и размышлять, когда помутиться должно бы все в голове. Выходит, в их жизни было что-то не так, как нужно?..
— Что с тобой? — заглядывая ему в глаза, встревоженно спрашивала Клава.
Он и не заметил, что они уже шли по улице.
— Ничего, ничего, дочка. — И вдруг резко остановился: — Наташка где?!
— В яслях на круглосуточном. Я писала тебе.
Вот оно, вот!.. У него есть дочь, есть внучка. Он знает, зачем и ради кого будет продолжать жить на земле. В этом, в заботах о дочери и внучке, его святой долг, его цель и смысл жизни. Бог даст, Клавдия подарит ему и внука, и он заменит сына, и Антипов отдаст ему свой опыт, все, что знает и умеет сам. Нет, он не бобыль! Он соединяет в себе и отца, и мать и дедушку с бабушкой...
— Взять ее надо, — сказал.
— Почему?
— Поедем все домой, в Ленинград. Нагостевались, выходит, на Урале. Татьяна что пишет?
— А она... — Клава замолчала испуганно.
— Ну?
— От нее давно нет писем...
— Как то есть нет?! Ты же писала...