Накануне отъезда заходили знакомые и просто земляки-ленинградцы. Кто-то хотел передать живой привет родным, кто-то просил захватить посылочку, и Антипов никому не отказывал, обещался выполнить все просьбы. Забежала и Дуся, машинистка. Пожаловалась, что без него работается трудновато, не привыкла с другими кузнецами. Ревниво расспрашивала, с кем он работает.
Антипов подробно рассказывал ей про Надю Смирнову, про других девчонок, которых Костриков прозвал птицы-голуби, про самого Григория Пантелеича, про Иващенку, про то, каким застал цех и как восстанавливали его... Дуся слушала внимательно, иногда уточняла какие-то детали, словно он рассказывал бог знает что! Но для нее-то и в самом деле все это было интересным, и Антипов вполне понимал ее.
— Если б вы знали, как домой хочется! — вздыхала она. — Нельзя там похлопотать, чтобы меня вызвали?.. Поговорите, Захар Михалыч, с начальством. Вас послушаются...
— Поговорить можно, отчего не поговорить, — с сомнением сказал он. — Только вряд ли что получится. Женщина ты, и с ребятишками. Такое дело, понимаешь...
— Нынче женщины мужиками стали.
— Это по нужде.
— Нужда, она за нами по пятам бродит. — Дуся вздохнула скорбно.
— Когда-то и отстанет, — сказал Антипов, и подумал, что от нее, от Дуси то есть, вряд ли отстанет: вдова с двумя ребятишками на руках.
— Надеемся, — молвила она.
— Надо надеяться. Без надежды жизнь не в жизнь. Как без работы.
— А невестка ваша воюет все?
— Воюет, должно быть...
— Смелая она. Я бы не смогла.
— Смогла бы и ты, — убежденно сказал Антипов. — Люди часто не знают, чего они могут. Думали разве, что сможем пережить такое?.. А пережили. Теперь уже скоро все образуется.
— Пойду я, — проговорила Дуся с тоской и поднялась. — Мне во вторую смену. А вы, пожалуйста, Захар Михалыч, не забудьте поговорить с начальством насчет меня. Сил больше нет, как домой хочется. Повесилась бы, кажется...
— Ну, ну!
— А!.. — Она махнула рукой и пошла.
Жалел Антипов ее, понимал хорошо, но и знал, что не станет говорить с начальством. Может, это и не бесполезно, а не нужно, вот в чем дело. Как ей прожить с детьми в Ленинграде?.. Ждать надо. Ждать.
В день отъезда сходили с Клавой на кладбище, попрощаться. У могилы копошилась бабка Таисия. Ночью выпал большой снег, и она расчищала дорожку.
— Завалило, — сказала она, распрямляя спину. — Поясница вот ноет, худо. Старость.
— Дайте я. — Антипов протянул руку за лопатой. Ему сделалось стыдно, что он здесь еще, не уехал, а могила уже засыпана снегом.
— Ничего, ничего, я после дочищу, — отстраняя лопату, воспротивилась бабка Таисия. — Сейчас покуда пойду к Павлычевым, там тоже снегу много. Густо шел. А после сюда вернусь. Не беспокойся. — Она взглянула на Клаву. — Красавица, вся в мать. Дай господь тебе счастья и хорошего мужа, доченька. Это для бабы самое главное.
Она пошла, опираясь на лопату, как на палочку.
— Я ее другой представляла, — сказала Клава, провожая бабку Таисию взглядом.
— Я тоже, — хмуро ответил Антипов. — Часто мы в людях ошибаемся.
Они постояли недолго. Захар Михалыч отер рукавом иней с нержавеющей дощечки с надписью и со звездочки тоже. Прошептал: «Прости, мать, если не так что было. Отъезжаем мы сегодня, домой...» Клава всхлипнула разок, но не расплакалась.
День был морозный, безветренный, оттого тишина казалась пронзительной, звонкой. Сосны тянулись в голубое-голубое небо, и лишь одна — сколько хватало глаз — была изогнутой, корявой: возле могилы Галины Ивановны. Что-то в молодости покоробило ее, изуродовало. Так и выросла.
— Пошли, что ли, — позвал Антипов.
Только теперь он осознал, что навсегда простился с женой, и явились запоздалая горечь, тоска... Отрывочные, вовсе необязательные воспоминания, которые он не мог соединить вместе, в нечто целостное, и жгучая досада за преждевременную смерть жены. Жить бы и жить ей!.. И вдруг он понял, что не было целого, значит не все прожито, а что-то просто минуло, прошло рядом, не задевши памяти и сердца, и кануло, как на свалку, в общую кучу прижизненных людских забот, которые не всегда стоили того. В том-то и дело, что слишком часто мелкое, суетное загораживает главное, а когда наступает час обратиться не к живому человеку, но к памяти о нем, открывается черная пустота, где не за что зацепиться сердцем... И тем больнее было Антипову думать об этом, что он-то знал — жена отдала ему и детям все. С нею была семья, был дом. Без нее, и он в том числе, сироты они...