Та боязливо отстранилась, спряталась за Клаву.
— Что же ты? — приседая, укорил ее Антипов. — Дай дяде Грише ручку и скажи: «До свиданья, приходите в гости».
— Я боюсь, — призналась она, но все же улыбнулась.
Костриков засмеялся и вышел.
И прежде никогда Антипов не чувствовал себя забытым или ущемленным в чем-то. Работал, сколько было сил и умения, и его не забывали, отмечали благодарностями, премиями и, больше того, высокими правительственными наградами. Он с гордостью по праздничным дням вешал на грудь два ордена и медаль, зная, что никто не попрекнет его, — они заработаны честно. А если, случалось, обходили вниманием, значит, считал он, есть люди, которые более него имеют на это право.
Он не примерял справедливость, как одежку, по себе только, на свои плечи. Он помнил и понимал, что права человека образуются из его обязанностей, а вовсе не наоборот, как некоторым, может, и кажется: «Ты мне, а я — тебе». Принцип этот был чужд его сознанию. Да много ли человеку и надо, если разобраться!.. Сыт, одет-обут, крыша над головой есть и работа, чего же еще?.. Все остальное не от нужды, а скорее от жадности или самомнения. Ну что за беда, когда, бывает, от общего пирога тебе кусок не достался! Выходит, мал был пирог, на всех не хватило...
Сказать по правде, Антипов растерялся. Кругом такая разруха, хоть глаза закрывай, чтобы не видеть этого, а ему — комнату! Не мог он ожидать, даже в голову не приходило... Случай особенный, в привычное его не втиснешь. Ясно, что без Кострикова тут не обошлось, но решал-то не Григорий Пантелеич, решали другие! Значит, пошли навстречу, прониклись его заботой, хотя есть у людей — у директора, у парторга — заботы и дела поважнее, чем думать об устройстве семьи Антипова. Государственные дела! А вот нашли время и для него...
Захар Михалыч, обводя рукой комнату, сказал дрогнувшим голосом:
— Смотри, Клавдия, какая забота о нас... Цени, дочка, и никогда не посмей забыть! Лучше ли жить будешь, хуже, а про сегодняшний день помни всегда.
— Я поняла, отец.
— Хорошо, если поняла. Только понять мало. Прочувствовать нужно, в сердце носить... — Он поднял на руки внучку, поднес к окну. — И ты тоже, — сказал. — Видишь, в окне трубы высокие?
— Вижу, дедушка.
— Это наш завод. Здесь работает твой дед.
— Ты не работаешь, — сказала внучка, недоумевая. — Ты держишь меня на руках.
— Глупая. — Антипов улыбнулся. — Это я вообще работаю. На этом заводе все мы должны работать, потому что мы в большом долгу.
— Мы всегда будем здесь жить? — спросила внучка.
— Всегда.
— И когда мама приедет?
— И когда мама, — сказал он, вздыхая. И подумал, что неизвестно еще, как повернется дело, как сложится дальнейшая жизнь.
О возможной гибели невестки он не разрешал себе никаких мыслей, и в глубине души надеялся, что Татьяна, вернувшись с войны, останется все же в их семье. Пусть и с новым мужем. Ее дело бабье, молодое, и он не станет, нет, препятствовать...
— А мебель откуда? — обходя комнату и трогая вещи, спросила Клава. — Кровать, оттоманка, шкаф... Ой, и трюмо, отец!
В дверь постучались, как поцарапались.
— Входите! — крикнул Антипов. Сразу-то он не подумал про мебель, а теперь тоже удивлялся.
Вошла старушка. Маленькая, сухонькая, седая вся.
— С прибытием вас, — сказала она, поклонившись. — Жить вместе будем. Слава богу, а то одной мне скучно и страшно. Я присяду, ничего?.. — Она опустилась на оттоманку. — Григорий Пантелеевич приходит и спрашивает, не против ли я, если вы поселитесь в этой комнате... А почему я должна быть против? Я рада, тем более не совсем чужие. — Она погладила стенку, осмотрелась. — Обои, конечно, излишне пестрые, крикливые... Но других нынче не достанешь.
— Скажите, чья это мебель? — спросил Антипов.
— Мебель?.. — Старушка задумалась. — Ах, мебель!.. Здесь, в этой комнате, до войны жила моя дочь с мужем, с моим зятем. Так судьбы людские складываются... — Она глубоко, скорбно вздохнула. — Зять погиб еще в сорок первом, а дочка немного не дожила до снятия блокады. Совсем немного... Теперь хорошо, топят, а то ужасно было холодно, вы не представляете! А я всегда была зябликом. Пришлось кое-что сжечь, дочка «буржуйку» где-то купила. Да вы не беспокойтесь, пожалуйста, вообще эта комната теплая, мы никогда окна не замазывали...
— Бабушка, вы сказки знаете? — забираясь на оттоманку, спросила Наташка.
— Знаю, знаю. А ты любишь сказки?
— Я люблю про зверей.
— Замечательно, девочка! Мы с тобой непременно подружимся. Я тоже люблю сказки. Тебя как зовут?
— Меня зовут Наташа. Я внучка. А мою маму зовут Таня, она воюет на фронте, а наш папа Миша погиб, он тоже воевал.