Нельзя сказать, что эти мысли, обнадеживающие и компромиссные, совсем успокаивали Антипова, но все-таки дарили временный покой. С ними чуть-чуть увереннее смотрелось в будущее. По крайней мере, в нем оставалось место и для самого Захара Михалыча, что более всего и тревожило его: найдется ли в дальнейшей внучкиной жизни для него местечко?
А Татьяна отыщется, в этом Антипов не сомневался. Когда сама решит, тогда и объявится. Главное, что жива...
Работал Захар Михалыч свирепо, с каким-то необъяснимым неистовством, не позволяя лишний раз перекурить, просто перевести дыхание, и тем вызывал частое недовольство подручного.
— Я же не трактор!.. — случалось, ворчал подручный. — Не из железа меня делали.
К концу смены он валился от усталости, и Антипов, понимая, что так долго работать невозможно, никто не выдержит такого напряжения, старался хоть немного помочь подручному. Сам придет в цех пораньше и «посадит» в печь заготовки, приготовит нужный инструмент, а после работы не гнушался убирать окалину вокруг молота. Разрешал даже сидя держать подставку или подкладной штамп, когда попадалась простая и не поштучная работа. Но эта бывало не часто. Простую работу — болты, гайки, шестеренки разные, — которую считали на сотни и на тысячи штук, выполняли кузнецы помоложе, с низкими разрядами. Еще и обижались на Антипова, когда и ему от такой работы кое-что перепадало: он-то тех же гаек нашлепает за смену целую гору, за ним не угнаться, а нормировщик по нему равняется. Дескать, Антипов может, значит, и все должны. На эту тему Захар Михалыч однажды и поссорился крупно с нормировщиком Бондаревым.
Понадобилось срочно отковать триста болтов, вот и дали Федору Гурьеву и ему. Сравнивать их нельзя: где Антипов три болта откует, Гурьев едва с двумя управится. А Бондарев тут как тут со своим хронометром.
— Ты ступай хронометрируй к Федьке, — сказал Антипов. — Возле моего молота нечего торчать.
— А это уж позвольте мне знать, — возразил Бондарев. — Ты, Антипов, свое дело делаешь, а я свое.
— Только я по совести делаю, а ты норовишь вперед выскочить за чужой счет. А на чужом горбу, сам знаешь, в рай все равно не уедешь.
— Мне наплевать на твой рай, — вспыхнул Бондарев, обиженный. — Я поставлен и стою на страже государственных интересов!
— И давно этот интерес в том, чтобы ущемить рабочего человека?..
— Кто же это тебя ущемляет?
— А я не про себя говорю. Ты вот возьми наряд и посмотри... — Он сунул наряд Бондареву под нос. — Какого разряда работа? Четвертого! А у меня седьмой.
— Это ерунда, — отмахнулся нормировщик. — Знаешь же, что разряд с потолка ставят.
— А коли ерунда, тем более, — сказал Антипов. — Нечего, значит, ерундой заниматься. Ступай, говорю! Не мешайся.
— Много на себя берешь.
— Не больше, чем свезу. А ты уйди, Александр Петрович. Прошу тебя по-товарищески.
— А если не уйду?..
— Совсем брошу работать. Или велю подручному, чтобы увел. Взгляни на него. Схватит — не возрадуешься!..
— Смотри, Антипов, — сказал Бондарев угрожающе. — Я этого так не оставлю, а ты ничего не добьешься...
С этим нормировщик ушел, и Захар Михалыч смекнул, что после он просто-напросто установит норму по количеству болтов, откованных им, Антиповым. В обеденный перерыв он поинтересовался у Гурьева, сколько тот успел отковать.
— Сорок шесть.
У Антипова было шестьдесят восемь.
— Ты вот что, — сказал он подручному, — перебрось-ка незаметно штук пятнадцать Федьке.
— Да пошел он на фиг! — возмутился подручный. — Я буду вкалывать, как индийский слон, а Федька гро́ши получать?!
— Не жмись, не жмись. Получишь ты свои деньги. Лучше будет, если Бондарев по нашим болтам норму установит?.. Ребятам же потом ни черта на них не заработать.
Гурьев такому подарку удивился и обрадовался:
— Ну, спасибо, Захар Михалыч! А я и не думал...
— На то у человека и голова, чтобы он думал, — усмехнулся Антипов. — В получку рассчитаетесь с моим Василием и с Надеждой.
— И с вами.
— Со мной не надо.
В конце смены Бондарев явился снова. «Валяй, валяй! — сердито подумал Антипов и усмехнулся. — Считай!»
— Сколько сделали, Захар Михайлович?
— Что это ты меня на «вы» обзываешь?
— Так вышло, — сказал Бондарев. — Сколько штук?
— Все наши. — Антипов подмигнул подручному.
— А все же?..
— Кажется, сто шестьдесят два.
— Точно! — подтвердил подручный.
— Понятно, — проговорил Бондарев. — Нарочно тянули резину? Что же получается: ты сто шестьдесят два, а Гурьев сто тридцать восемь?..
— Вам бы так потянуть резину! — огрызнулся подручный.