И когда шел на партбюро, не было у него на душе покоя и порядка. Не было. Понимал, что поступился совестью, своим добрым именем, покуда ничем не запятнанным, и не становилось легче от того, что не себя защищал, а честь всего цеха...
На заседании бюро присутствовал парторг ЦК Сивов. Ничего удивительного в этом не было — он любил бывать на собраниях, а все-таки Антипов воспринял это как неожиданность, как невысказанный намек. Бюро в общем-то прошло на уровне, выступавшие говорили заинтересованно, горячо. Докладчиком на собрании утвердили начальника цеха. Сказал несколько слов и Сивов, одобрительно отозвавшись о постановке столь острого и насущного вопроса... «Сейчас все разойдутся, — подумал вдруг Захар Михалыч, — а я...»
— Хочу добавить. — Он поднялся с места и увидел, что Иващенко поморщился, а Пал Палыч вытянул и без того длинную свою шею.
— Ну-ка послушаем, что скажет товарищ Антипов, — поощрил его Сивов.
— Хорошего не скажу. — И он рассказал, как велел подручному подкинуть Гурьеву болты, однако не обмолвился о том, что поссорился с Бондаревым и что тот задним числом исправил наряд.
Это не на его совести.
Долго молчали все. Потом медленно, с видимой неохотой, встал Иващенко.
— Инцидент, о котором рассказывал товарищ Антипов, действительно имел место. К сожалению... Мы не стали выносить этот вопрос на партийное бюро. Обсудили в рабочем порядке...
— Что значит «в рабочем порядке», и с кем обсудили? — спросил Сивов.
— Вместе с членом партбюро Соловьевым, — ответил Иващенко. — Должен доложить, что никакой личной выгоды товарищ Антипов не извлек. Он даже не взял денег за эти болты. Я сам разговаривал с Гурьевым.
— А сговор между ними вы исключаете?
— Да. Собственно, сегодня мы и собрались здесь по предложению, я бы сказал, по настоянию Антипова. О беспорядках с нормированием было сказано много, и я думаю, товарищи, что повторяться не стоит...
— И тем не менее, Борис Петрович, чем был вызван поступок товарища Антипова? — снова спросил Сивов. — Допустим, личной корысти нет. Но причина, причина какая?..
— Я отвечу, — сказал Иващенко. — Причина одна: нормировщик Бондарев собрался снять хронометраж на рабочем месте Антипова. Захар Михалыч был против, считая, что болты — слишком простая для его квалификации работа, поэтому не выявится истинной картины. А если бы нормы были установлены...
— Понятно, — прервал его Сивов. — Ложь во спасение. Так, если не ошибаюсь, это называется?.. — Он улыбнулся.
— Ну... — Иващенко развел руками.
— И что же вы решили... в рабочем порядке?
— Указать товарищу Антипову на его недостойный поступок.
— А почему не доложили партийному бюро?
— Да как-то запамятовал... Я ведь впервые на этой работе, опыта не имею...
— У меня больше вопросов нет. Что скажут другие члены бюро?
— Что тут говорить, — сказал с места нагревальщик Трошин. — Не было бы этого случая, не было бы и сегодняшнего бюро. Я так понимаю. А что касаемо лично Антипова и учитывая его чистосердечное признание и что он не получил для себя выгоды, предлагаю поставить ему на вид.
— Другие предложения будут? — спросил Иващенко с облегчением. Он осмотрелся. Все молчали. — Тогда ставлю на голосование. Кто за то, чтобы товарищу Антипову Захару Михалычу «поставить на вид», прошу поднять руки.
Антипов сидел опустивши голову. Это было маленькое, скорее символическое взыскание, но оно было и первым в его прежде безупречной биографии...
— А вы, Захар Михайлович, не согласны с таким решением? — спросил Сивов.
— Согласен, почему же... — И он поднял руку.
Сразу за проходной, едва Антипов вышел с территории завода, его окликнул кто-то. Он оглянулся.
— Минуточку, Захар Михайлович! — Это был Сивов. Видно, очень спешил, потому что дышал тяжело, прерывисто. — Ходок вы отменный, — сказал он, поравнявшись с Антиповым. — «На вид» не давит?
— Переживем. Бывает хуже.
— Это верно, бывает. Нам, кажется, по пути?
— Не знаю, — буркнул Антипов глухо.
— Я на Троицкой живу, неподалеку от вас.
— Тогда, выходит, по пути.
— Знаете, когда я получил первый в жизни выговор, — рассказывал Сивов, приноравливаясь к широкому, размашистому шагу Антипова, — думал: все, конец света! И пойти некуда, поделиться не с кем...
— За что же это вам выговор дали?
— Не шуточки: за моральное разложение и развал семьи! С женой мы разводились... — пояснил он. — Да. Вышел, помню, на улицу и ничего не вижу. Слышу, машины идут, трамваи грохочут, а я совсем как слепой. Чуть под извозчика не угодил. Он меня, извозчик, таким стоэтажным матом покрыл, что я мгновенно пришел в себя. Давайте-ка закурим.