— Не знаю это я, — сказал Антипов осуждающе. — А ты, раз ехал, должен знать.
— Думал, что тетку найду... — солгал Анатолий. В действительности не было никакой у него тетки, придумал он ее.
— Это другое. Сюда, я спрашиваю, с чем пришел? Так просто, навестить или, может, жениться решил?
— Как получится.
— Опять двадцать пять! Сам-то ты что думаешь, как располагаешь?
— Я люблю Клаву, — сказал Анатолий и низко опустил голову, точно в ожидании сурового приговора, который сейчас произнесут судьи.
— Тут вот перед твоим приходом Анна Тихоновна про свою жизнь нам рассказывала... Ну там, ладно. Слова правильные говорила: одной-то любви мало, чтобы жизнь по-людски прожить и семью настоящую построить. — Кто его знает, Антипова, нарочно ли он переврал слова Анны Тихоновны или так понял их. — Клавдия что?..
— Мы не успели поговорить.
— Как то есть не успели?
— Вы позвали.
— А раньше тоже не успели?
— Раньше?.. Она тоже любит меня.
— Так, значит... — Антипов поднялся, подошел к окну, распахнул форточку и подставил лицо под освежающую, холодную струю воздуха.
Нет, разумеется, он не станет мешать дочкиному счастью. Пусть делает, как сама считает нужным. Хотя рановато выходить замуж... Но был он в свое время против женитьбы сына, а что из этого вышло?! Есть, есть в случившемся его вина, никуда не денешься. Чувствовала, угадывала Татьяна — в этом он обязан себе признаться, — что недоволен он был сыном, потому и на фронт ушла. Иначе не оставила бы дочку. И теперь поэтому молчит, не подает известий. Чужая, выходит, была, чужая и осталась. А не должно бы так быть, не должно... В сердце поздно впустил невестку, в этом вся беда. А Клавдия как знает, сама. Лишь бы Анатолий этот, однофамилец («Надо ж ведь, совпадение какое! И фамилию менять не придется!..»), не оказался плохим человеком, прохвостом. Лишь бы берег ее и любил. Остальное образуется, хотя жить всем вместе и будет тесновато...
— У-уф, хорошо! — Он отошел от форточки.
— Простынете, — сказал Анатолий.
— Меня никакая хвороба не берет. — Он сел. — Привычный организм к сквознякам. На работе сильные сквозняки. Договоренность у вас была или как?..
— Когда вы уезжали с Урала, мы разговаривали с Клавой. Накануне вашего отъезда.
— О чем же вы разговаривали?
— Так, вообще... Мне, наверно, лучше уйти... — Анатолий встал.
— Куда же ты пойдешь?
— На вокзале переночую.
— Сегодня на вокзале, завтра на вокзале... — Антипов усмехнулся. Все же Анатолий нравился ему. Не мельтешит, не воспаряется высоко в словах, как иные фронтовики, умеет других выслушать, а про себя — меньше всего. — Нечего по вокзалам шастать, вшей кормить.
— В воинском зале чисто.
— Чисто нынче только в душе́ может быть, — сказал Антипов. — А может и не быть... К тебе, парень, претензий не имею. А Клавдии твоей попадет обязательно. От родного отца нечего таить. С ногой у тебя что?
— Пустяки.
— Не о том я. Не в ногах главное, — в голове.
— Кость была раздроблена. Одна немного короче...
— Специальность есть какая-нибудь?
— Техникум кончил.
— Грамотный, значит, — одобрительно проговорил Антипов. — На кого выучился в техникуме?
— Технолог по холодной обработке металла.
— Хорошая профессия. И нужная. У нас на заводе мастера с дипломом днем с огнем не найдешь. И до войны-то не густо было, а теперь и вовсе.
— Я тоже немного на заводе работал.
— Тем более. Если все решено у вас, а я так полагаю, что решено, завтра пойдем к директору. Жить, правда, у нас тесновато... — Он обвел рукой вокруг себя. — Ну да ладно. В тесноте — не в обиде. Люди похуже нашего живут, а не плачутся, не жалуются.
— Спасибо! — Анатолий вскочил резво, забыв про больную ногу.
Лицо его перекосилось от дикой боли, и он едва не упал — поддержал Антипов.
— Осторожнее надо, парень!
— Забыл.
— Нельзя забывать. Ничего нельзя! На то мы с тобой и люди, на то и память нам дана. А сейчас давай укладываться, завтра рано подниматься. Я, знаешь, никогда в жизни не опаздывал на работу. Люблю пораньше прийти. И в проходной толкучки нет, а то некоторые, бывает, бегут, сломя голову, за пять минут до начала смены... — Он говорил, говорил, точно заглушая словами подспудную горечь и растерянность. В жизни его дочери случилось большое и важное событие, а он не был к тому готов, не думал, что это произойдет так быстро и неожиданно, что позвонит однажды в дверь солдат с палочкой и тощим вещевым мешком за плечами...
— Вы не беспокойтесь только, Захар Михайлович, — сказал Анатолий, перебивая его мысли.