Костриков, отерев пот со лба, сел, но тотчас вскочил Иващенко — он был хорошенько выпивши, благо жена оказалась на другом конце стола и некому было одернуть.
— Целиком и полностью присоединяю свое мнение к словам Григория Пантелеевича. Он, как говорится, выразил мысли всех, кто знает Антиповых. А их знает весь завод!.. Я предлагаю выпить за нашего дорогого Захара Михайловича и его жену Галину Ивановну, которой, к глубокому сожалению, сегодня нет среди нас... — Он вздохнул. — И еще предлагаю почтить память этой замечательной женщины, матери...
В молчании гости постояли с минуту, в молчании же и выпили за родителей невесты.
Не очень-то Антипов любил выслушивать речи в свой адрес, но был благодарен искренне Иващенке за его слова и почувствовал, как по щеке скатилась слеза. Слава богу еще, что хоть никто не обратил на это внимания...
Поднялся Анатолий. Клава снизу вверх смотрела на него, не скрывая своей любви к нему и радости.
— Спасибо вам, Григорий Пантелеич, и вам, Борис Петрович, за пожелания. Всем спасибо, что пришли на нашу свадьбу! Это я и от имени невесты говорю... — Клава кивнула, а он поклонился. — Обещаю, что буду достойным членом этой семьи.
Директор постучал пальцем по циферблату наручных часов, показывая Захару Михалычу, что у него нет времени, прижал руки к сердцу и тихонько ушел. А вот парторг оставался на свадьбе до самого конца, был весел, непринужден, много и охотно танцевал, пел со всеми вместе. В общем, ничем не выделялся среди других гостей, разве что своею веселостью и умением тонко, своевременно пошутить, и это было тем более приятно, что поначалу — заметил Антипов — гости вроде стеснялись Сивова. Его даже больше, чем директора...
Кажется, все были довольны свадьбой. И тихо все обошлось, спокойно. А главное, что радовало Антипова, так это то, что зять пришелся ко двору на заводе. Хоть и в разных цехах они работали, а все ему было известно про Анатолия. И не спрашивал специально никого — не нужно. Само собою все узнается. Кто мимолетно похвалит зятя — «Он ничего парень, Михалыч!..», — кто позавидует по-хорошему — это в основном женщины, — а кто и поворчит невзначай как бы, словно не замечая Захара Михалыча, скажет кому-нибудь, что, дескать, «этот молодой Антипов, который в инструментальном объявился, зануда и придира, каких свет не родит...». Однако ворчание это не вызывало беспокойства Антипова-старшего, потому что на каждого не угодишь, а иной раз ругань и недовольство, если от худого человека или лодыря исходят, все равно что благодарность в приказе по заводу!
Нет, не было причин быть недовольным замужеством дочери, а что инвалид зять — пустяки, не страшно. Его хромота — не требующая жалости, сострадания, — человек воевал, защищал Родину и других людей, в том числе и его, Антипова, и Клавдию...
Хуже, что Анатолий не очень-то удался характером. Слишком, пожалуй, мягкий он, податливый, а у мужчины характер все-таки должен быть сильный, стойкий, а когда надо — и жесткий. Не для того, чтобы перед женой фертом выхаживать и перед людьми хвалиться, но чтобы за себя, за жену постоять и за дело свое. На работе вовсе, раз ты руководитель, ни в какую нельзя показывать свою податливость — мигом найдутся такие, которые твоей слабинкой воспользоваться захотят и воспользуются. А это плохо.
И надеялся Захар Михалыч, что, может статься, со временем переменится у зятя характер. Молодой ведь еще, все впереди...
Наутро после свадьбы, чуть свет, явился похмелиться Григорий Пантелеич.
— Голова трещит, спасу нет! — пожаловался он.
Молодые спали еще. Устроились вдвоем в кухне, выпили по махонькой.
— Ишь ведь, — вернулся Костриков ко вчерашнему разговору, — не пришел-таки Соловьев! Обидчивый какой сделался, едва в начальники пробился!..
— Оставь ты его в покое.
— Я-то оставлю, что́ он мне?.. Ему же нам с тобой в глаза смотреть. Стыдно самому будет.
— Его дело.
— Как то есть его?! — вскипел Костриков. — Если бы мы не знали его, не работали с ним вместе, тогда и говорить бы было нечего! Не‑ет, Захар, тут ты не прав, я тебе скажу.
— Почему же?
— Что ты не обиделся на Пал Палыча или вид делаешь, что не обиделся, мне все равно. Но он-то и меня оскорбил, и Иващенку, всех оскорбил, показал свое неуважение, которое у него от зазнайства!
— Брось, Григорий Пантелеич! Зачем из мухи слона делать?
— А ты обратно сделай! Не заступайся никогда за то, что не достойно заступничества и не заслуживает оправдания. Сам прекрасно понимаешь, что по-свински он поступил, а выгораживаешь. Из мухи слона... Тоже мне! Человеческая сущность не только в большом проявляется; мелочи, они иногда глубже нутро открывают...