ФИК: тайные встречи. Мир последнего идеала красоты, через тысячи лет отбора и гениальности, где все немыслимо прекрасны и немыслимо разны, и где каждому невозможно не любить всех кого видишь и знаешь. Где сильнейшая «наша» любовь потянет максимум на вежливый интерес. Где избирательность в любви уже не работает by force of sheer beauty (что, скорей всего, невозможно, избирательность наоборот только вырастет, но попробуем представить). И конечно же, им нельзя, немыслимо без близости, со всеми кого любишь, то есть со всеми, period. Просто умрут без этого, задохнутся. Но – главное! – никому нельзя знать, кто когда и с кем и как. Всё должно быть в строжайшей тайне, потому что это слишком для них важно. Если узнаешь, что вот сейчас он с ней – это перетянет весь мир, накренит, обвалит, сойдёшь с ума. Или наоборот, нельзя будет не побежать к ним, не броситься, усилив всё взрывообразно, и тем ещё вернее сведя с ума остальных – будет чёрная дыра, big bang любви. Поэтому – тайна, тем более трудная, что они куда чутче нас, видят и понимают неизмеримо больше. Все знают, что у всех со всеми, но смертельно важно не общее, а частное – кто с кем вот прямо сейчас, и этого знать нельзя, и они все знают что нельзя, но не хотеть знать не могут. Ходят по краю. Даже случайных фраз типа «он с ней» избегают, привычно, потому что слишком бьёт по мозгам, даже когда речь о совершенно неодушевлённых и несимволических предметах. И чувство вины и тайной сладости у тех кто смог, всё-таки смог уединиться, и дичайший, на разрыв башки, неукладывающийся ни во что нестык между «все всех всегда» (и все знают!) и «мы с ним сейчас» – и никто, никто не знает… Что-то в этом есть, надо ещё думать.
ФИК, даже метафик: любили с детства, были разлучены бессчётно лет, и всё это время друг друга искали. Но в этом мире нельзя полагаться на узнавание по лицу, лица и тела меняются как одежды, как облака, вернуть нельзя и замереть нельзя, и чтобы узнать кого-то (в обоих смыслах!) нужно прожить вместе, дни или годы, но близко, тесно, чтобы наконец уверенно сказать: да. И вот он сходится, расходится, бежит, ищет, мечется, перебирает, влюбляется, иногда сразу в нескольких, живёт с ними или увозит в далёкие страны. Но не знает, что на самом деле он её уже нашёл, да, это она, она давно его узнала и ждёт, ну когда же, когда он её узнает, а он всё тоскует; она пробует так и этак, пытается быть разной, вспоминает какая она была в детстве, живёт с ним теперь уже в нескольких телах, уходит одной и возвращается другой – а на самом деле это всё она – и он любит её всякой, теперь уже любит, но всё равно мечтает о той, и не узнаёт её-их, вжимаясь ночью и восхищённо бегая кругами днём, и боится как бы «они» не ревновали его друг к другу, вот глупый. Эх, грустно вышло.
14. Поросёнок и перец
– Маш… Можно?…
Скрип двери, шорох.
Молчание.
Глубокий вздох.
– Элли… Здравствуй, Элли. Вот ты какая… Проходи, я всегда рада тебе…
Шаги.
Шорох. Скрип.
Смущённый смешок. Тихое «ой».
– Ничего, ничего, сейчас я… Вот так. Садись. Прости меня… Я знала, что ты придёшь, только не успела… приготовиться.
Быстрые шаги босиком.
– Минутку… проше пани…
Металлический стук. Шум закрываемого окна.
– Спасибо… что пришла ко мне, милая девушка Элли. Позволь… послужить…
Шорох.
Стеклянное звяканье.
– Ты такая красивая… Элли. Можно, я?… на волосы…
Слабый смех.
– …Вот так… Теперь ты, знаешь?… как улыбка возвращения домой… Ты дома, Элли…
Нерешительный выдох.
Тонкий звон.
Шелест бумаги или ткани.
Ритмичный неразличимый шёпот.
Тихий смех.
– (шёпот) Маша, Маша…
– М-м-м…
– …Глазищи хитрющи…
– …Дык…
Смех.
Вздох.
Кашель.
– Маша… А вот что ты сейчас делала, расскажи?…
– …Делала? Да что… Шью вот… штанишки мужу, чтоб не мёрз он в стужу. А в общем, ничего и не делала. Тебя ждала…
Дрожащий вздох.
– …Ну что ты, Эль… Ну… Всё же хорошо…
Глухой всхлип, но не без самоиронии.
– Элли, Элли… Знаешь… Одна маленькая девочка сочиняла сказки… о том, как вещи не любили делать то, для чего предназначены: обувь терпеть не могла надеваться, каша – есться, книжки – читаться… Но конец всегда был счастливый: через приключения, через уговоры других вещей… конформных… бунтари смирялись, начинали служить. И даже с любовью. Даже лучше всех… Понимаешь?