Вэл вытер ей слезы и лег рядом с ней, крепко обняв ее руками, чтобы согреть. Сквозь тонкий шелк сорочки он чувствовал, как колотится ее сердце, отдаваясь ударами в его груди.
— Тише, милая. Все в порядке. Я здесь.
Он был здесь. Она прислонилась лицом к его плечу, вдыхая его запах. Сон прошел, а Вэл рядом — сильный и теплый. И настоящий.
Да, он был здесь.
Клэр свернулась калачиком в его объятиях. Она безудержно плакала, проливая все те слезы, которые так долго держала в своем сердце.
— Я думала, ты ушел. Я думала, что потеряла тебя навсегда. Его руки сжались.
— Я не мог оставить тебя.
— Все, кого я когда-то любила, бросили меня…
В ее голосе звучало то, от чего она никак не могла избавиться: страх заблудившегося ребенка, которого бросили без всяких объяснений. Его сердце разрывалось от жалости и любви.
— Даже если я тебе не нужен, я бы не смог оставить тебя. И не сейчас, когда тебе так больно. Вообще никогда, если я тебе нужен. — Он взял в руки ее лицо. — Ты понимаешь это?
Она еще крепче обняла его, плача и дрожа, и вся история предстала перед ее взором. Не Бьянки — ее. Ребенок, выросший среди громких криков и рассерженных голосов. Что их подогревало — любовь, гнев или отвращение, — она не могла сказать.
— Когда мать умерла, меня отправили в Айдахо жить с дедом. Это почти самые ранние мои воспоминания. Я стою посреди широкого зеленого поля, рядом чемодан, и не видно никаких других домов. Я впервые вижу незнакомого человека, с которым мне предстоит жить.
Рука Вэла гладила ее волосы, пока она глубоко погружалась в свое прошлое, к истокам своей боли:
Теплый солнечный свет, холодный ветер. Поля, протянувшиеся вдаль до горбатых зеленых холмов, за ними — пурпурные пики. Пятнистая корова с пожелтевшими рогами, которая казалась намного больше, чем спортивная машина, из которой Клэр только что выбралась. Низкий, потрепанный непогодами дом с одиноким креслом-качалкой на крыльце, и ни единого горшка с цветами. Как она потом тосковала по высоким ярким домам, украшенным цветами, и их холодным отражениям в зеленой воде канала.
На крыльцо вышел человек. На нем был выцветший комбинезон и синяя клетчатая рубаха. В волосах седина, синие глаза смотрели устало, тело изношено работой и плохим здоровьем.
— Так вот эта девочка.
— Да. Это она.
— Вылитая копия Хелен.
— Да.
— Вот так оно и было. — Ее глаза стали безрадостными от воспоминаний. — Помню, как дед поманил меня пальцем, как услышала лай собак, потом звук машины, когда отец уехал. Помню, как повернулась и побежала, крича, чтобы он вернулся. Звала мать…
Она уткнулась лицом в плечо Вэла.
— Я увидела отца только через шесть лет. Он приехал только для того, чтобы отвезти меня в школу-интернат. В первую из нескольких. Все во мне противилось тому, что там происходило.
Вэл хотел утешить ее, но не знал, как это сделать. Как можно исправить ущерб, причиненный застенчивой, чувствительной девочке? Неудивительно, что она боялась доверять любви, которая в один миг исчезла из ее жизни. Он замечал печать заброшенности на лицах беженцев, которых фотографировал. Вэл винил себя за то, что не разглядел ее у Клэр, за то, что пытался не подпускать ее к своей работе, чтобы неистовый мир, который он фотографировал, не столкнулся с ее миром.
Он был глупцом.
Хоть на этот раз ему хватило ума промолчать, не пытаясь найти рациональное объяснение тому, что переживалось на глубоком эмоциональном уровне. О Боже, ему хотелось убить самого себя.
Он целовал ее слезы и нежно держал ее в своих объятиях. Они тихо лежали, и единственным движением в комнате было их дыхание и звездные узоры от водных бликов за окном, покрывающие стены и потолок. Клэр чувствовала горечь и гнев Вэла, словно они были ее собственными. Его ярость и негодование, отражение ее боли уходили в напряжение его тела и печаль в его глазах.
Он утирал ей слезы кончиками пальцев, прижимал к груди, словно она была чем-то хрупким и бесконечно драгоценным. Сила переливалась от него к ней. Биение ее сердца постепенно успокаивалось.
Наконец наступил рассвет. Золотые и розовые полосы скользнули в комнату в пространство между шторами, и все вокруг преобразилось. В Венеции невозможно спрятаться от воды, от света, который отражала ее гладь, от воздуха, который начинал светиться также. Водная стихия, грозящая разрушить город, была одновременно тем, что делало его таким неповторимым, таким прекрасным.