"Униформа у него военная. Берцы. – Костя окинул приятеля взглядом. – Дубинка у пояса хороша. Внушительная". Если бы он только вообразил, для чего Кречинский использовал эту дубинку в последний раз…
…Ещё когда Гольдштейны (предыдущие "хозяева" целителя) легко и без малейшей мзды согласились расстаться с Баженовым, Костя насторожился: "Что-то не так, – подумал он. – У Гольдштейна снега в горах не выпросишь. С чего такая щедрость?"
Баженов оказался замечательным лекарем – это правда. Он осмотрел маму, сосчитал пульс, проверил дыхание и даже обнюхал – "каждая болезнь пахнет по-особому". Потом сварил на огне зелье из трав и решительно выкинул все имеющиеся в доме таблетки – мама вопила, но Баженов оставался непреклонен. Чтобы успокоить гражданку, он сунул ей за щёку шарик опия (назвав его леденцом), и приказал сосчитать от двадцати в обратном порядке. На цифре "девять" мама уснула, лицо её разгладилось и напоминало моську подростка, коему обещали купить велосипед.
Утром маме значительно полегчало. Она приготовила завтрак и поздоровалась с молоденькой соседкой – факт, не описанный в современной истории.
Надобно отметить, что Костя с мамой жили в отдельной комнате шестиквартирного дома, выстроенного литерой "С" и примыкающего полукружьем к скале. Внутренний дворик, большей частью, был использован под хозяйственные нужды, и часто становился предметом споров между жильцами.
Баженов (повторюсь) оказался замечательным медиком, и будто бы в противовес такому его таланту, Верховный Учитель отяготил лекаря скверным характером. И это при том, что Баженов имел наружность сельского учителя… или церковного звонаря… или пасечника – седовласого, окладистого, вызывающего уважение.
На второй буквально день, Баженов оттрепал мальчишку из второй квартиры за уши (за какую-то мнимую провинность), поругался с его мамашей (злобно) и обещал "ноги выдернуть их папаше, ежели тот явится пред его ясны очи".
А на следующее уже утро Баженов был застигнут за вопиющим варварством: он прожигал самокруткой наволочки, что сушились в глубине двора. Делал это систематически, по всем четырём углам, насквозь. Хозяйка белья – заметив бандитизм – заголосила, но Баженов и её приструнил грубым словом.
Напряжение в доме стремительно нарастало.
– Так-то он мужик золотой, – описывал Костя, заглядывая Кречинскому в лицо, – любую болезнь может вылечить. Вот у меня веко дёргалось от умственного напряжения, так он по шее мне ударил, в какое-то особое место, и прошло.
– По шее тебе накостылял?
– Нет, легонько. – Костя показал, как происходило лечение. – Тут важно знать место.
– А-а-а… – протянул Кречинский. – Был у нас в роте один прапорщик. Обожал личный состав лечить подобной методой.
– Ты уж, – просил Костя, – переговори с ним строго. Так, мол, и так… держите себя в руках, товарищ Баженов.
Кречинский спросил, с чего всё это начинается:
– Не может же так просто здоровый нормальный мужик на людей кидаться. Без видимых причин.
– Понимаешь…
Выяснилась специфическая привычка старика Баженова. Каждое утро, по холодку, он сбегал босиком к привозу и задёшево из молочной фляги покупал у деревенских мужиков красное сухое вино. Для этой цели приносил бидончик и стакан. Стаканом отмерял нужную ему порцию, и отказывался покупать, если продавец мерил банкой или каким-то иным способом. "Серебряный стакан силу целебну имеет, – объяснял. – Понял-нет?"
Вернувшись домой (в комнату Константина и его мамы), Баженов переливал вино в чайник (из подобного армейского чайника товарищ Сухов отпаивал закопанного Саида), добавлял специи, травы, порошки. Нагревал чайник над конфоркой. Затем разрезал вдоль батон белого хлеба, услащал его мёдом и садился вино пить.
– Как в него столько умещается, я не понимаю, – Костя пожал плечами. – Бездонный он, что ли?
– Может и бездонный, – хмуро согласился Кречинский. – Пришли. Ты вот что… ты в разговор не встревай, помалкивай в тряпочку. Если он скандалить начнёт, отойди в сторону, и маман свою отведи. Драка у нас будет, – сказал Кречинский. Подумал и прибавил: – По всему судя.
Меж тем, "контакт" произошел совсем не так, как планировал Кречинский. Он вошел, поздоровался с мамой, протянул руку Баженову – механически отмечая, по сверкающим глазкам, что тот значительно "под мухой", – и приготовил фразу "Рад знакомству".
Баженов руки не пожал, однако глубоко потянул носом, точно почувствовал в комнате запах новый и неприятный. Затем лекарь поднял ладонь Кречинского, но не с тем, чтобы пожать, а ухватил кольцом, с внешней стороны вокруг запястья. На несколько секунд замер. "Пульс считает, – сообразил Кречинский. Волнительный холодок пробежал вдоль его позвоночника. – Странный он какой-то".