— Вам нужен не такой мягкий человек, как я, а держиморда, перед которым вы будете ломать шапку за десять шагов! Партийный секретарь, тьфу! Мне бы чабаном стать да в горы податься, на государственные луга! Лежи себе по целым дням, покрикивай на овец и радуйся чистому воздуху и жизни! Бьешься тут, чтобы открыть им глаза, мир по-новому объяснить, а они — слушают птичек!.. Слушай, Босьо, ты хорошо делал, что молчал столько лет! Замолчи-ка снова и не болтай ерунды…
— Не замолчу! — твердо заявил Босьо. — Когда нужно было молчать, я молчал. А теперь хочу наверстать! Могу рассказать тебе такое, что у тебя волосы встанут дыбом!
— Что же это за «такое»?
— Да так, разное, мои думы — только ты их не поймешь! — Прищурив глаза, Босьо прибавил: — Я сам еще не понял, так где уж тебе понять! У тебя, Лесник, душа высохла, как раздавленная на дороге лягушка. Встряхнись, наконец, ты же государственный человек и партиец, за всех нас в ответе — пошли, я покажу тебе птичку, посмотришь, где она свила гнездо.
Лесник слушал, но ему казалось, что все это сон. Босьо продолжал:
— Когда я ее услышал, душа моя открылась ей навстречу! Она запела, и я понял, что это моя птичка. Она мне пела с высоты.
— С какой высоты? — растерянно спросил Лесник.
— С вершины тополя. Мы с батей старый тополь спилили — он внутри загнил, и на его место новый посадили. Обнесли молодой тополек загородкой, чтобы коза не ела, а потом загородку убрали. Вырос тополь — настоящий великан, в самое небо уперся. И сейчас с него поет для меня птичка. Теперь я могу говорить, сколько хочу, никто не может мне запретить!
— Ну, раз хочешь говорить, говори! — устало произнес Лесник. — Кто тебе будет запрещать? Только не выступай против власти и кооперативного строя.
— Не буду, — обещал Босьо, — мне вовсе и не хочется говорить против власти и кооперативного строя. Мне хочется говорить о другом — о листьях и муравьях, о загородке вокруг тополя, которую мы сколотили с батей, и о бате, от которого остались нам только шапка да палка — только это нам прислали. Он, Лесник, видел больше всех нас и понял больше, но никому не мог этого рассказать — его все равно бы не поняли.
— Да что он такого видел! — с досадой сказал Лесник. — Будь он хоть кем-то, а то — судовой повар! Котлы с супом да очищенную картошку — вот что он видел!
— Ты не знаешь, что он видел, — кротко возразил Босьо. — Он видел небо и океан, разных рыб и китов и сколько еще всего, но не решился, бедный, обо всем этом рассказать, так и помер от непонимания.
— Я знаю, отчего он помер, — язвительно произнес Лесник. — Не хвали его чересчур! Он помер от пива. По двадцать четыре кружки пива выпивал за день, и пузо у него стало таким, будто он беременный близнецами. Он умер оттого, что слишком много пил и ел, — вот сердце-то и не выдержало. Всему селу известно, отчего он помер.
— Возводят на него напраслину, — грустно сказал Босьо. — Пиво он пил, не отрицаю, но не от пива умер. Он умер совсем от другого.
— От чего же?
— От мыслей. Ты, Лесник, не понимаешь, как это можно умереть от мыслей, а я понимаю. Я столько передумал за свою жизнь, что больше не могу эти мысли при себе держать.
— Оно и видно, — засмеялся Лесник. — От стольких мыслей ты скоро совсем свихнешься.
— Не свихнусь! Я сказал — начну рассказывать, у тебя волосы встанут дыбом. Столько всего я думал и передумал, — он потупил взор, — но вот не могу рассказать.
— Почему не можешь? — Лесник поглядел на него исподлобья: он не знал, как быть. — Раз что-то тебя грызет, расскажи, чтобы полегчало. Если ты умрешь от мыслей, пусть я буду знать, от чего именно ты умер.
— Не буду я сейчас умирать, — отозвался Босьо. — Хочу еще немного пожить. Теперь птичка от меня не улетит. Пятьдесят лет я ждал ее и сейчас ни за что на свете не упущу!
— И о чем же ты столько думал все эти годы? О ней, что ли?
— И о ней тоже, только не знал, что думаю о ней. Я размышлял, Лесник, о том, для чего мы родились на этот свет, почему трудимся, не покладая рук, и почему, когда умрем, от нас ничего не останется.
— Ну и что же ты надумал?
— Ничего. А вот прилетела птичка и про все это пропела.
— Прекрасно, — нервно передернул плечами Лесник.
— Скажи тогда мне.
— Не могу, — вздохнул Босьо, — хотел сказать, а получается совсем другое. Вот оно тут — на языке вертится, хочу тебе объяснить, а выходит совсем не то.
— Не то, потому как ничего нет, — резюмировал Лесник. — Тебе бы надо обратиться к врачу-невропатологу.