— А мне как раз снилась сова, будто она клюет меня в лицо. Наверное, это не к добру…
— Не к добру, — подтвердил дед Стефан. — Мне однажды тоже приснилась сова. Тоже клевала меня в лицо… А вскоре у меня отобрали бахчу.
— Ты эту бахчу сто лет не можешь забыть, — недовольно прервал его Лесник. — Возьмем да и вернем тебе ее, подумаешь, каких-то тридцать соток…
— Тридцать две сотки, — поправил его дед Стефан. — Не нужно мне ее возвращать. — Он хлюпнул носом. — Я уже не горюю о ней. А кроме того, ежели что-то отобрать, а потом вернуть — это не то.
— Это точно, совсем не то, — мрачно заметил Американец. — Уж кому как не мне это знать!
Босьо тоже хотелось вмешаться и сказать, какие справедливые эти слова, но он сдержался. «Да, — подумал он, — ничего, что когда-то было, не возвращается таким же. Вот и птичка — вернулась, спела мою собственную песню, а я не могу объяснить ее другим. И тополь уже не тот, прежний, который мы срубили с отцом. Всякий тополь, всякая песня, всякая птичка-различны, — грустно заключил Босьо, — и мы тоже различны, хотя вроде бы те же самые». — И Босьо мысленно умолк.
Облака немного поредели, показались звезды, но капель продолжалась. Во дворе тут и там трепетали огоньки сигарет, трепетали и человеческие сердца. Люди расселись на кадушки, на ящики, на колоды, на дрова под навесом — повсюду. Дед Стефан взобрался на свою бывшую бричку, купленную сельсоветом для погребальных целей, а сейчас стоявшую во дворе у Недьо после ремонта рессор.
— А мне снилось, что пойдет дождь, — решила сказать что-то и жена Дачо, но он грубо оборвал ее:
— Помолчи! Тебя никто не спрашивает, что тебе снилось.
Женщина замолчала, но мысленно ответила мужу, как полагается. Удовлетворенная, еще несколько раз повторила про себя свой ответ, потом притихла, ожидая, что скажут другие. Но тут опять заговорил Дачо:
— Приходится удивляться этой Зорке! У самой уже внуки и опять рожает! Здоровая у нее утроба, весь род у нее такой — крепкий, здоровый.
— А сыновья и дочери Зорки и Недьо, что живут в городе? — проговорил Спас. — Они проклянут их навеки.
— Не проклянут, — сказал Председатель. — Мы все на стороне Зорки и Недьо. Вся страна на их стороне и все законы. Я оформил их гражданский брак, как вдовца и вдовы. Столько лет были они добрыми соседями, а сейчас между ними любовь, чего же им жить в одиночестве? Никто не имеет права их проклинать.
— Только бы ребенок родился здоровым! — прошептал Гунчев, его красивые женские глаза неотрывно глядели на освещенные окна.
— Может и умереть, — сказал Дачо. — В определенном возрасте кровь у женщин становится ядовитой.
— Это у тебя рот ядовитый! — не выдержала его жена, но он толкнул ее в бок и прошипел:
— Тебя никто не спрашивает! Лучше молчи!
— Ой, хоть бы ребеночек был здоровеньким! — промолвила Стояна, и слезы покатились у нее по щекам. Заплакала и Графица, заразившись стояниными слезами, некоторые из женщин тоже начали всхлипывать, вспомнив, когда сами рожали, прослезились и мужчины: плач ведь как смех, передается от одного к другому — не остановишь.
— Уф. ну что вы распустили нюни, будто на похоронах! — возмутился Лесник. — А ты, Улах, принеси на всякий случай кларнет.
— Не хочу, — испугался Улах. — Не принесу я его. Я ему говорю одно, а он играет другое.
— Будет играть то, что ты ему скажешь! — отрезал Лесник. — От тебя зависит, что он будет играть. Иди принеси кларнет!
— Не принесу, — заупрямился Улах и начал отступать к воротам.
— Ступай за кларнетом! — крикнул ему Лесник. — Не бойся, не будет никаких выводов.
— Ну, если не будет, принесу, — недоверчиво протянул Улах.
Недьо ходил по террасе, как пьяный. Передвигал стулья, потом спустился вниз, взял коромысло, снова повесил. Из комнаты доносились стоны роженицы и тихие заклинания бабки Недели. То и дело туда входили и оттуда выходили старухи, возбужденно перешептывались, прогоняли Недьо, заговорщицки улыбаясь друг другу.
— Недьо. — крикнул ему снизу Лесник, — иди сюда, к народу! Ты свое дело сделал, теперь будешь ждать вместе с нами.
Вспыхнул смех, слезы высохли, даже Оглобля засмеялся. Босьо мысленно улыбнулся, только Американец сохранил на лице неизменное выражение, хотя внутри у него все дрожало от смеха.
— И все же эта сова, что мне приснилась, не к добру, — сказал Дачо.
— Не каркай, брат, — одернул его Спас. — Хватит уже про эту сову! Человек ты вроде прогрессивный, а веришь снам.
— Не верю, — отозвался Дачо, — но кто его знает, ведь каждый сон что-то да означает.