– А ночью разве не следят за вашим двором?
– И такое может быть, сынок. Я-то ночью запираюсь наглухо и сижу плачу в постели, никогда не выглядываю за дверь.
– Я проползу по огороду на животе!
– Я бы не смогла, да и струсила бы выйти ночью на огород. Но на то ты и Шайтан! Ну, беги домой. Будь осторожен! Постой-ка. Вот возьми эти косточки, покорми Казана, поговори с ним, чтобы он ночью вернее узнал твой голос.
Когда Шайтан шел к себе домой, солнце уже было высоко. День отличный, солнце улыбалось так щедро, что Шайтану стало даже обидно: тут на земле так тревожно, у людей на сердце мрак, а солнце гуляет себе по небу и сияет радостно.
– Где же ты целый день пропадаешь? – накинулась на сына мать. – Схватят тебя фрицы да отправят в Германию! Я никуда тебя больше не выпущу.
Она была чем-то сильно взволнована, и по одежде видно, что она только что пришла откуда-то.
– А сама ты где была? – спросил сын.
– Эффенди [24]собрал в мечеть аульчан. Одни женщины да старики… Зачем? А вот зачем. При мечети со следующей пятницы откроют мусульманскую школу – мектеб. Эффенди будет обучать вас, детей, корану. Годовая плата за каждого ученика— теленок! Корову отобрали фрицы, а если отдать этому жадюге эффенди и теленка, то как жить? Годами учили вас в советской школе уму-разуму и ни копейки не брали за это! Как жить, сынок, скажи? – посмотрела она на сына полными слез глазами.
– Верить, мама! Верить, что все это ненадолго!
– Сил уже нет ждать… А, плохое наваливается одно за другим!
– Что-то еще ты таишь? Говори.
– Стыдно с тобой и говорить об этом, но ты у меня старший, с кем же иначе, как не с тобой, советоваться? Понимаешь, я обязана… вступить в брак!
– Что-о-о? – подскочил Шайтан. – Изменить моему отцу, который сейчас бьется на фронте за тебя, за твоих детей? Да я… да я сейчас…
– Дурачок! – расхохоталась мать. – В краску меня вогнал… С твоим отцом я должна вступить в брак, понял?
– Но ты ведь… уже женатая!
– Эффенди объявил, что браки, заключенные при Советской власти, не годятся, аллах их не принимает. Дети от этих браков считаются незаконнорожденными. А потому, сказал он, все женщины должны по-мусульмански заключить некях. Неважно, говорит, что мужей здесь нет, можно сделать некях заочно. Но каждая женщина должна за это принести стоимость одного золотого рубля.
– А что это такое – золотой рубль?
– Я и сама не знаю, мальчик мой.
– Ты больше не пойдешь в мечеть! – заявил Шайтан тоном, не допускающим возражений. – Один раз ты с моим отцом женилась – и хватит вам, мама!
Он сам струхнул перед матерью из-за своего приказного тона, но она почему-то снова расхохоталась и согласилась:
– Ладно, если встретится эффенди, я так ему и скажу: «Сын запретил!»
До вечера Шайтан, нервничая, слонялся по двору, его огненно-рыжая голова была занята мыслью о предстоящем ночном деле. Чтобы отвлечься, он взял топор и начал рубить дрова, вдыхая их привычный смолистый запах.
Наконец наступила ночь. Аул погрузился во тьму. Конечно, мало кто спал в домах, одолеваемый горькими думами. Но света почти нигде в окошках не было: видно, одни экономили керосин, другие не имели его совсем.
Шайтан летом всегда спал на веранде, а с приходом зеленых мать запретила ему это, водворила его постель в дом, но сегодня он упрямо остался спать на старом месте, сославшись на духоту в доме.
Он поднялся в полночь, тихо выскользнул со двора и пошел по задворкам ко двору Лепшоковых. Прижимаясь к плетням, он дошел до Солтанова огорода и прополз через лаз ограды, который заметил еще днем.
До боли царапая себе живот о кукурузные бодылья, он ужом пополз по огороду к заветному месту.
Вот и три кукурузных корешка, которые «обронила» Марзий.
А лопата? «Вот какой я олух!» – выругал себя Шайтан. Надо же было сначала подползти к яблоне, под которой Марзий оставила старую лопату без черенка.
Шайтан, обдирая себе живот, пополз к яблоне.
Где-то залаяли собаки. Взметнулся во дворе, гавкнул разок и Казан. Шайтан поспешил вынуть из кармана хлеб на случай, если Казан выскочит на огород.
Где-то застрекотал мотоцикл. Вскоре замолк. «Остановился у комендатуры», – решил Шайтан.
Снова начал он осторожно пробираться к тайнику, упираясь в кочки острыми носками чарыков и подталкивая тело вперед.
Вдруг ему показалось, что от плетня на него двинулось какое-то коротконогое чудовище. Он чуть не вскрикнул, волосы у него стали дыбом. Он стиснул в руке штык лопаты, и холод железа отрезвил его. Это же просто зашевелился у плетня пышный куст крапивы от того, что подул ветерок! Шайтан вспомнил отцовскую сказку о богатыре-нарте Сосруко, который никого и ничего не боялся.
Копал Шайтан лежа, стараясь, чтобы лопата не звякнула о камешек. Земля была мягкая, подавалась легко. Но Шайтан был весь мокрый из-за того, что волновался: а вдруг Марзий перепутала, неправильно указала место тайника?
Лопата вдруг во что-то уперлась. Шайтан сунул голову в ямку, начал разгребать землю руками. Он ощутил пальцами кожу. Кожаный мешок! А в нем что-то длинное, твердое!
Он вытащил упакованную саблю из ямы, крепко прижал ее к груди… Он не чувствовал того, что руки судорожно сжаты.
Заровнять яму было минутным делом. Утром Марзий притопчет, замаскирует это место. А сейчас бежать! Быстрее проползти к лазу и незаметно добраться домой… Там приготовлен такой тайник, что саблю маршала все фрицы и полицаи, хозяйничающие в Аламате, не найдут!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Куда же исчез Солтан после того, как вырвался из лап Сушеного бока? Он пустил Тугана по Главной улице во всю мочь, вылетел за аул и помчался по Гумскому ущелью, выбирая самые глухие тропинки. Ему показалось сквозь грохот копыт Тугана, что позади хлестнула очередь немецкого автомата. Но в таком ущелье только коню и дорога, мотоциклы тут не пройдут. А есть ли в Аламате да и во всей округе конь, который мог бы догнать Тугана?
Сначала путь лежал по голым склонам, но скоро начнется лес. Туган словно чувствовал, что впереди – спасение, и летел, не замечая крутизны тропинки. Он понимал, что друг вызволил его из беды, радовался, что Солтан высвободил его от ненавистной цепи и железных пут, и с радостью мчал друга на своей спине.
Солтан похлопал коня по шее, чтобы тот умерил бег. Вот и лес.
Остановились. Солтан соскочил на землю и ввел коня в глубь леса. Конь был голоден, но не наклонил головы к траве, словно понимая, что опасность еще не миновала.
Солтан прислушался. Нигде ни звука, кроме щебета птиц и ровного гудения лесных пчел.
Солтан сел у молодой сосны, но тут же по его телу поползли муравьи. Вскочил, стал отряхиваться.
Туган стоял, тоже прислушиваясь. Его трепещущие ноздри принюхивались к новому месту, он в лесу был впервые. Несмотря на такой бешеный галоп, Туган даже не вспотел, дыхание его было ровным— сказалась давняя и долгая тренировка.
– Что же будем теперь делать, Туган? – растерянно спросил Солтан.
Туган повел ушами, посмотрел в глаза другу и провел губами по его щеке, будто хотел утешить: «Что-нибудь придумаем, не унывай! Ведь нас двое!»
– Наверно, надо нам податься к дедушке в Даусуз, он скажет, что нам делать, – размышлял Солтан вслух. – Но сначала тебе надо хоть немного подкрепиться, здесь отличная трава. Пасись! А я себе поищу каких-нибудь ягод.
Солтан отпустил Тугана, а сам набрал в рот ягод барбариса, но тут же выплюнул – они были кислы до невозможности. «Почему же мамин барбарисовый компот всегда был таким вкусным?» – вспомнил он, как будто с мамой расстался не сегодня, а в незапамятные времена.